после него

Впервые в жизни я прочувствовала, каково это, когда у тебя раздвоение личности… Одной мне снилось, что мы беседуем с Викторио и в какой-то момент я совершенно запуталась, сон это или уже реальность.

– Ты для меня ничего не значишь. Зачем ты в моём доме? Спасибо, что вернула телефон. Но злоупотреблять гостеприимством – это дурной тон. Ты не знала?

– Я не планировала тут задерживаться, – начала оправдываться я. – Я ехала сюда в командировку, – но была остановлена лаконичным взмахом руки.

– Все вы с других планет такие, – только переночевать, только осмотреться, только выпить чашечку чая. А потом не выгонишь. Уходи. Немедленно. Я позвоню, когда захочу, чтобы ты вернулась.

Вторая я в это время читала один из тридцати четырех «Диалогов», изложенных Платоном. И если честно, не знаю, что было предпочтительнее… Мир идей, где подобное не подобно даже самому себе… Где целое если имеет части, то уже не может считаться таковым. А если не имеет, то, следовательно, лишено начала и конца, формы, постоянно движется и всегда находится в разном месте… Пытаясь следить за мыслью рассуждающих мудрецов и про себя отвечая на вопросы, возникающие по ходу диалога мыслителей древности, я лишь ещё больше запуталась, так как знание было представлено не в привычном готовом виде, а преподносилось в проблемном ключе, анализировались все варианты того или иного понимания мира. Голова кипела словно суп, который варят уже часа как 4, и вода в нём уже вот-вот выкипит окончательно…

Я резко проснулась. Сердце жгло от обиды и необоснованных обвинений хозяина замка, пусть и предъявленных во сне, но таких реалистичных. Голова болела, и сейчас воспринимать что-либо новое я была просто не в состоянии. Поэтому решила приняться за уборку в доме. Магичить мне не удалось и чуда в виде скоростного порядка не произошло. Но сейчас я была только рада труду физическому. Отыскала в какой-то кладовке обычную новую швабру и решила начать с мытья пола в библиотеке, с её второго этажа.

Я всегда любила попеть во время мытья полов, поэтому, словно оперная певица, на всю библиотеку исполнила арию «Что вижу – то пою»: «Книжек всех здесь не счесть,

даже негде присесть,

если только поспать,

не переставая читать».

Перевела дыхание. Пела с душой, громко, ноты брала и высокие и низкие. Теперь припев:

«Викторио – орио – рио – вио,

Любовь сердце моё захватила – ила,

Кэялинда – линда – да,

Буду рядом с тобой всегда!»

– Браво! – раздались овации где-то там внизу.

Свесилась через перила второго этажа, а там – поклонник моего пения с букетом цветов.

– Жаль, что я не Викторио, Кэялинда, – прокричал он. – Но это не удержит меня от комплиментов. Вы бесподобны. Голос ангела, внешность принцессы, образование истинного ученого, примите моё восхищение, – и с поклоном протянул мне цветы. Затем подумал… И кинул их прицельно мне в руки, а я поймала.

– Понилион, – смеясь, сказал он. – Позвольте предложить Вам дружбу.

Спустившись вниз, в одной руке я держала швабру, а в другой – цветы. В уже приближенном варианте я увидела этакого пончика в шоколадной глазури. Сейчас поясню, почему он показался мне именно таким. Низенький, пухленький, с черными кудряшками на голове, но невероятно харизматичный, улыбчивый, с ямочками на щеках и пронзительно изумрудными глазами.

В любой другой ситуации я могла бы подумать о нём всё, что угодно, начиная от мысли «Бег-бег каждый день» и заканчивая «Какие милые кудри, или это парик?». Но сейчас он мне казался самым восхитительным, милым и неравнодушным к искусству – не пончик, а изумрудик.