– Не торопись, медленно ноги переставляй. Мы никуда не опаздываем. Еще шаг.

На его лбу выступила испарина, я знаю, что ему больно. Но он должен это преодолеть. Болеть будет еще долго, ему нужно с этим справиться.

– Давай, Олег, ну, что ты, как маленький?

Он закусывает губу, делает шаг, еще один, еще… упирается в стену ладонями, приникает к ней щекой и закрывает глаза.

– Дай стул, – цедит сквозь зубы.

– Нет. Отдохни и возвращайся.

– Ты врач или садист?

– В свободное время – садист, ты же знаешь, – киваю даже без тени улыбки. – А сейчас я твой врач, и ты делаешь то, что я тебе рекомендовал.

Олег с каким-то нутряным рыком разворачивается и шаг за шагом приближается к кровати, я подхожу ближе, подставляю плечо, чтобы он мог спокойно сесть, а не рухнуть, развалив и без того еле дышащую конструкцию. Подаю ему полотенце, он вытирает мокрый лоб и грудь под безрукавной майкой.

– Что, тяжело?

– Нормально, – цедит он.

– Надеюсь, мне не нужно требовать видеоподтверждения твоих занятий без меня?

– Еще не хватало.

– Ну, тогда я пошел, мне в реабилитацию после обеда.

– Если она позвонит, ничего ей не говори.

– Она не позвонит мне, Олег, неужели ты не понял ничего?

Но я ошибся. Она позвонила. Позвонила через два дня после отъезда. Но что это был за звонок… Я не сразу понял, открыв глаза в темной спальне, что происходит – настенные часы светились зеленой цифрой 5:03, а телефон на тумбочке надрывался звонком. Я взял его – на экране красовалась Машкина черно-белая фотография и подпись «Мари». Рядом спала Лерка, я покосился на нее, но трубку снял.

– Алло, – проскрипел я и вдруг понял, что на том конце орет музыка и раздаются рыдания. – Мари! Мари, что случилось? Машка!

– А все, Мастер…

Ну, там, видно, вообще провал, если она зовет меня Мастером в разговоре по телефону…

– Мари, немедленно сделай потише и скажи, что случилось!

Музыка стала чуть тише, я даже услышал, как щелкает зажигалка.

– Мне крышка, Мастер.

– Ты можешь нормально объяснить? И вообще – ты выпила, что ли?

– А какая теперь-то разница? Все.

У меня почему-то сделались холодными руки, я выбрался из-под одеяла, ушел в кухню, включил там подсветку и тоже взял сигарету.

– Маша… я тебя прошу, объясни мне все нормально, – как можно мягче попросил я, закуривая.

– Что вы хотите знать, Мастер? Что у меня метастазы в височной доле мозга? Ну, теперь знаете.

Я уронил сигарету на стол, хлопнул по ней ладонью, даже не почувствовав, что обжегся. А ведь Олег просил врача не говорить ей ничего такого, если вдруг обнаружится – при мне звонил ему и просил эту информацию от Мари скрыть. Но Мари сама врач, уж наверняка все поняла, если увидела снимки хоть мельком. Она и улетала-то с подозрением на это – обмороки на ровном месте с нарастающей частотой, головные боли, снова слабость в руке.

– Мари, ты зря в панику кинулась, – начинаю осторожно и вдруг словно со стороны слышу, как фальшиво звучит мой голос. Вот же черт, артист из меня вообще никакой…

– Не надрывайтесь, Мастер, – произносит она насмешливо – кажется, уже взяла себя в руки, и это хорошо. – Я же все понимаю. Один очаг – но это очаг в мозге. О чем тут думать…

– Прекрати немедленно! Хочешь, я приеду к тебе?

– С какой это радости? Решил, что бессмертный?

– Дура! Не надо тебе одной там… – и осекаюсь, потому что невольно сейчас подкинул ей нехорошую идею.

– А вы не бойтесь, Мастер. Если я решу уйти, то афиши развешивать не стану – и вам бы не позвонила.

– Прекрати эту комедию ломать, какой я тебе Мастер?

– Такой же, как всем.

– Маша…

– Все, Денис, прости, что я позвонила, не надо было. Я тут совсем одна, просто напилась от страха, это пройдет. Все, прости еще раз, – и я не успеваю сказать ни слова, как звонок сброшен, а телефон отключен – я пытаюсь перезвонить, но натыкаюсь на механический голос робота.