– Вы до сих пор думаете, что освобождения Бялой Гуры можно добиться мирным путем? Или вы настолько верите вашему другу цесарю…

Вашему другу цесарю.

А ведь когда-то он в самом деле верил, что они друзья.

Cтефан вспомнил тот весенний вечер – мрачный, как обычно в Цесареграде, – душную бальную залу, коптящие свечи. Молодой княжич Белта тогда только приехал ко двору, и придворные шарахались от него: им при взгляде на Стефана мерещились залитые кровью поля и сожженные деревни. А самому Стефану больше всего хотелось вцепиться кому-нибудь в горло.

Он укрылся в глубине зала и думал, будет ли совсем неприлично, если он так и простоит до конца бала. Цесарина, уже слишком старая, чтобы танцевать, все равно не пропускала ни одного бала. Сидела, благосклонно поглядывая на танцующих, переговаривалась вполголоса со стоящими у трона придворными – в два-три раза ее моложе. Идущий от грузного тела запах пота, смешанный с запахом лавандовой воды, казалось, пропитал весь зал. Раскрашенная, напомаженная, она могла бы показаться забавной, но Стефан не обманывался: бешеные псы, которые рвали в клочья его страну, лежали теперь у ее ног.

В тот день цесарина отыскала свой излюбленный предмет для насмешек – собственного сына. Наследник краснел и сжимал кулаки; двор услужливо смеялся. Только Стефан, забывшись, смотрел на нескладного молодого человека с сочувствием.

– А что это князю Белте не смешно? – За ней и весь двор принялся именовать Стефана «князем», так, будто отца вовсе не существовало.

Следовало промолчать, но он не сдержался:

– Я не так давно имел честь быть приглашенным к вашему двору, ваше величество. Я еще плохо знаю язык и не понимаю ваших шуток…

Цесарина нахмурилась, но произнесла с натужной улыбкой:

– Простим князя. Он только прибыл из провинции, а у провинциалов другой юмор.

Снова смех. Теперь был черед Стефана краснеть и сжимать кулаки.

В их первую встречу, тогда, в коридоре, – Стефан посчитал ее случайной – наследник отчитал его злым шепотом:

– Зачем вы вмешались, Белта? От ее насмешек страдаю только я, а вздумай она разозлиться на вас, мигом пошлет десяток ваших соотечественников куда похолоднее. Вы этого хотите?

– Вы беспокоитесь о моих соотечественниках, ваше высочество? Но ведь они ваши враги…

– Враги моей матери, – уточнил Лотарь. – А мне их жаль, потому что я хорошо представляю, каково им…

Тут в коридор вышел один из наставников молодого цесаря, и разговор прервался. За Лотарем все время кто-то ходил: то приставленные матушкой учителя, то охранники. Жил он в Левом крыле дворца, подальше от покоев цесарины. Говорили, что Левое крыло раньше использовалось для высокородных пленников – так что по справедливости его полагалось бы занимать Стефану. Но князь Белта подчас чувствовал себя куда вольнее наследника. Ему разрешалось покидать дворец, когда он был свободен от обязанностей; наследнику же на каждую отлучку требовалось разрешение матери. Никому это не казалось странным: цесарина приучила двор говорить, что Лотарь – никчемная душа, слабак, весь в отца. Отец его и в самом деле был слаб – по меньшей мере, женитьбы он не пережил.

Друзья наследника на первый, да и на второй взгляд выглядели бездельниками и пустозвонами. Видимо, только таким цесарина и позволяла сближаться с сыном. А может, не друзья то были вовсе, а соглядатаи…

С той встречи они стали чаще видеться. Всякий раз, как им случалось оказаться вместе на приеме, Лотарь сбегал от вечных своих «наставников», чтобы перемолвиться со Стефаном хоть парой слов. Если мать не видела, беседы выходили и подольше. Стефан понимал, что наследника просто тянет рассмотреть чужеземную диковинку, но в конце концов и сам начал ждать этих встреч.