Цинично, да. Это первое, к чему приучают приходящих в TSR. Иначе никак. Мы ведь не одни такие, и к нам тоже забредают рейдеры из чужих миров, изучая динамику событий, чтобы применить ее впоследствии для процветания своей родной реальности. И Патруль Времени зорко следит, чтобы чужие червяки не посмели изменить наше реальное прошлое.

В мозг каждого рейдера (и мой в том числе) тоже имплантированы три микрочипа. Но нам нет нужды связывать себя императивами, поэтому каждый из девайсов предельно функционален. Первый – менталингвор. С его помощью можно легко и быстро освоить незнакомую речь. В подавляющем большинстве миров набор языков сходный с реальным, и расхождения зависят только от выбранного пути развития. Будь мир хоть техногенный, хоть гуманитарно-религиозный, хоть саморазрушающийся от бесконечных войн и геноцида – людская суть одна и та же, и формирование языка как средства общения имеет свои закономерности. Менталингвор действует адаптивно – мы не учим незнакомые слова, мы воспринимаем их на известный лад. Проработав в конторе в реальном времени всего лишь полгода, я могу свободно подхватить разговор на четырнадцати реальных языках и почти трех сотнях утопических диалектов. Конечно, попав в утопию, мы не начинаем сразу же тараторить на всех местных наречиях. Чтобы сформировать примерную базу, менталингвору требуется около трех часов прослушивания незнакомой речи. Так что рейдеры в командировках поначалу держатся людных мест и молча мотают на ус, а не врываются сразу к правителям, открывая дверь ногой, как грезится некоторым впечатлительным новичкам.

Как я попала в TSR? Как и многие другие – меня завербовали. Работа преподавателя особо не радовала, постепенно превратившись в скучное движение по инерции. На рутинную службу в офисе меня бы хватило ненадолго. Склонности к бизнесу не наблюдалось вообще. В детстве, помню, грезилось что-то далекое, необычное, типа черной археологии или полетов в космос, но жизнь расставила все на свой лад, и я постепенно утратила мечты и далекие цели.

Профессор Паркер на последнем курсе универа вел у всех желающих факультатив по социометрическому тренингу. Просчеты множества вариантов развития событий при одинаковых заданных условиях были невероятно увлекательны. Мы подолгу обсуждали конечные результаты, возникающие при, казалось бы, незначительных отклонениях. Не скажу, что у меня получалось лучше других, но впоследствии в TSR мне так и не встретилось никого из университетских знакомых.

Однажды мы обсуждали Кубинский ракетный кризис, и я возьми да ляпни, что Хрущеву стоило бы проучить всех, устроив ядерную войну. Все уставились на меня так, словно я внезапно отрастила чешую на лице.

– Да как ты можешь так говорить! – возмутилась одна из студенток.

– Простите. – Я уже жалела о том, что открыла рот. – Я всего лишь предположила один из вариантов. Ведь оттого, что я произнесла это вслух, русские не начнут бомбить нас прямо сейчас, верно?

До конца занятия со мной больше никто не заговаривал. Но когда все расходились, Паркер попросил меня задержаться.

– Мисс Анерстрим, вы действительно думаете, что ядерная бомбардировка могла бы очистить планету от крупных политических игроков и людям пошло бы на пользу вернуться в развитии на пару столетий?

Говорил он не очень серьезно, но в глубине его глаз таилось любопытство.

– Профессор, – я все еще была смущена, – если бы так и случилось, вряд ли бы я что-то думала – я бы попросту не родилась. Разумеется, нет.

– Не нужно втолковывать мне общепринятые этические положения, – усмехнулся Паркер. – Говорите то, что думаете. Если бы вам все равно не пришлось потом здесь жить, если бы вы смотрели на ситуацию со стороны, как на шахматную доску – как, по-вашему, стоило бы посмотреть, в каком направлении двинется человечество после массового раскаяния?