Девушку звали Агата, она так же, как и Поли, была безродной и так же, как и Поли, претендовала на армариуство, вот только не в башне Трех Полнолуний, а в Песни Алиадны, что было большой редкостью, ведь всем известен факт, что не слишком много девушек грезят о достижении мастерства в корабельном деле. Темноволосая, смуглая и кареглазая, она могла бы снискать гораздо более спокойную судьбу, но сильные люди, как правило, выбирают для себя пути тернистые, и чем больше колючек, тем более полноценной им кажется жизнь. Да и к тому же кошачья ловкость вкупе с совиной мудростью и абсолютным бесстрашием малопригодны для варки супов, а в делах морских такие качества очень даже ценны. Агата знала все о кораблях и капитанах, дальних плаваниях, битвах на воде и их исходе, штормах и кораблекрушениях. Полтер ничуть не сомневался, что в скором времени она станет вехармом Песни Алиадны, такой же смелой, справедливой и могущественной, какой была сама Алиадна, первая хранительница моряцкой башни, одарившая мертвую конструкцию именем и красивой легендой. Все воспитанники Брежисталя знали эту историю назубок, как, впрочем, и другие истории о возникновении башен и самой крепости, о людях и событиях, с ними связанных; местные дети взращивались на этих сказках так же успешно, как на материнском молоке.

Время пожирает все на своем пути, а то, что пожрать не в силах, деформирует. От этой силы сложно ускользнуть, оставшись неизменным, но возможно. Вот и эта история, как бы сильно ни была она изменена временами и людскими головами, в Лету все же не канула, осталась здесь, на поверхности, все еще кочуя из уст в уста.

Поли был совсем мал, когда узнал эти легенды, поведал их ему не кто иной, как Гордофьян Миронов, тогда он часто заходил в гости к часовщику, и там, в приятном стрекотании летних вечеров, меж долгих кружек чая, дарил мальчику рассказы о прошлом, весомо припорошенные фантазийной пылью. Все это было сказкой, окрашивающей жизнь маленького мальчика чудными красками; он внимал каждому слову, и даже после стольких лет эти истории звучали в его голове все тем же голосом и все в той же славной манере, с которой армариус их преподносил:

– Давным-давно, во времена, коих нынешний народ не мог упомнить, а только лишь представить, читая тексты гнилых книг, схороненных под толстым слоем пыли, мир был иным. Тогда в нем еще не существовало Араклии, земли были разрозненны, не слиты воедино общими нравами и правлением, как это стало нынче. Тогда все было по-другому: каждому углу – по своему королю, а каждому королю – по шапке дурака, иль дураку по короне, тут уж сам выбирай, как тебе больше нравится. Собственно, оттого-то мир тот увязал в непрекращающихся войнах.

Ужасное было время – голодное, холодное, нищее и всем отвратительное. Править у тех шутов не слишком выходило, а вот резать своих соседей, разбойничать и грабить – только так. Конечно, были среди тех правителей и здравые, они бы все эти напасти с радостью остановили, да вот только иль силы у них не хватало, иль смелости. В общем, тех, кого не пожрала глупость, пожрала слабость.

В те злополучные времена существовало одно маленькое государство во главе с таким же дурным королем, какими все они в ту пору были. Дурной-то он дурной был, но плодовитый, детей народил до кучи: троих сыновей и дочерей с пару десятков. И все бы хорошо, но вот ведь какая беда: что ни ребенок, то бастард. Жинка его, королева, как это было ни прискорбно, вынашивала только смерть: говорят, не один из многочисленных ее чад воздуха при рождении так и не глотнул. Вообще, сильная тетка была эта королева, всех отпрысков внебрачных воспитала как собственных детей, но вот только ее они не были. В общем, в конечном итоге она сломалась – иные говорили, спуталась с темной силой, ведьмой стала, но я думаю, что просто-напросто поехала умом, и все тут. Закрылась в своей башне и сидела там несколько лет, и лучше бы там она и осталась, но не осталась, выползла все-таки, гадина, и натворила дел.