Одним из этих мужчин был ее будущий муж.

Маргарита Леманн. Двадцать лет

А он вдруг обновил статус в fb: «В браке». Ниже единственный комментарий: «О!» Не проясняет. «Я что-то пропустила?» Коммент грубоват, конечно, но пятнадцать лет близкого знакомства позволяют. Отвечает: «Просто скоро двадцать лет».

…Все мужчины делятся на свободных и занятых. И кольцо на пальце и совместная спальня этого не определяют. Так вот, из всех знакомых занятых мужчин он был самым занятым. И когда улыбался, и когда слегка флиртовал, и когда коллегам-дамам цветы дарил на праздники и без. Каждой клеточке тела было очевидно, как он наполнен своей единственной.

А она улыбчиво обитала в эпицентре его полноты, спокойная и мудрая. Возилась с маленькой дочкой, копией папы, обустраивала дом, звала в этот дом всех его друзей и даже подруг. Меня восхищало, как легко и правильно она приняла нашу с ним интеллектуальную дружбу, со всеми этими спорами, шуточками, идеями. Приглашала в гости, особенно на поздние завтраки с сырниками по выходным. Или придумывала вместе идти гулять в парк, взяв с собой дочек. Я вглядывалась в этот ее талант семейной жизни. Я хотела уметь так, как она.

Он позвонил почти ночью: «Я приеду? Очень надо». Говорил ровно. «У них это давно. Я сразу не понял. В прошлом году познакомились, в Турции. Он немец, на десять лет старше». Курил в открытое окно. «В этом году она в тот же отель ехать предложила. А там он. Я подумал, вот хорошее совпадение». Пепел задувало обратно, он падал на рукав сшитого на заказ костюма. «Вчера она почту свою не закрыла. А там письмо. Я прочитал, и не мог дальше не полезть, хотя противно очень. Там письма за целый год». У меня начинает ломить затылок. «И знаешь, все у них случилось еще в прошлом году. А сейчас они договорились снова там же встретиться».

Сколько их было, этих полуночных визитов? И ведь он ни разу не повторился.

«Сказать ей, что знаю? Подмывает в глаза посмотреть, когда сексом занимаемся. Но она их закрывает, и не знаю, с кем она сейчас. Черт, даже не думал, что так больно…»

«Отпустить, наверное. Я сначала его убить хотел, честно. А потом письма ее вспомнил. Мне она таких слов не говорила. Я думал, просто нам не нужны слова. Да, надо отпустить»

«Плакала, прощенья просила. Лучше бы я умер, на машине бы разбился. Машку только жалко».

«Мы решили все заново начать. Ради Машки. И ради себя. Я ей помогу. Мы же близкие люди…»

Почти год спустя, и снова дым сигареты в открытое окно. «У них опять все началось. Да что я вру… Не заканчивалось. Что меня дернуло опять в ее почту залезть?.. Весь год письма. Не могу больше. Пусть уходит. Я контракт подписал, уезжаю в европейский офис. Вроде как постепенно разойдемся. Так, может, Машке проще будет».

Машке проще не было. Он собирал вещи. Маше сказали, что папа уезжает на новую работу. «Вот снимет квартиру, и мы к нему приедем». Пятилетняя Маша посмотрела на маму и отчеканила: «Папа уезжает из-за тебя. Я тебя ненавижу». И ушла к себе. С двух лет, едва научившись складывать слова, этот ребенок потрясал чистотой и точностью формулировок. Для закрепления эффекта Маша заболела астмой.

Он часто звонил мне из Европы. Рассказывал про трудный здешний рынок и уроки игры на гитаре, которой он всерьез увлекся. Да, семья приезжала несколько раз. Машка очень скучает.

Еще через год с небольшим, будучи в командировке в Москве, заскочил ненадолго. Рассказал, что встретил женщину. Она замужем, но несчастлива в браке. Есть сынишка. Все устроится. «Ты уверен, что вам обоим это надо?» Он промолчал, глядя мне куда-то за спину бесповоротным злым взглядом.