Когда в редкие дни в Излучину приезжали старшие дети, в местном клубе устраивались молодёжные посиделки, танцы под магнитофон, карточные игры. Клуб был такого же типа постройки, что и колхозные дома. Он был сделан из лёгкого сруба и выкрашен в синий цвет, который с течением лет поблёк и более походил на голубой. В клубе была сооружена широкая сцена, отдельная маленькая коморка для режиссёра и сама танцплощадка. Когда-то давно это помещение пользовалось большой популярностью. Несколько раз в месяц под аккомпанемент баяна тут устраивали пляски, показывали диафильм, тут же проходили местные собрания. На кино собиралась вся деревня. Каждый приходил со своим стулом. Под шум и галдёж народ смотрел городские фильмы, после возвращался к своим хозяйским делам. Сейчас клуб пустовал. Теперь только молодёжь изредка оживляла его своим смехом и весельем. Днём в будние дни, когда клуб стоял совсем пустой, в нём любили играть Полина с Олей и ребята Пашка с Серёжей. Там-то дети и сдружились в одну весёлую компанию. Играли в карты, девочки – в дочки-матери, мальчишки лазили по сцене, золой рисовали на стенах, и никто их за это не ругал. В конце лета дети набирали полные футболки черноплодной рябины и, сидя на окнах, где уже давным-давно были выбиты стёкла, плевались жёваными ягодами на дорогу.

В июле пошёл большой урожай на ягоды: малину, чернику. Каждое раннее утро кто-нибудь, шаркая сапогами по дороге, проходил мимо фермы в сторону ближнего леса. Бабы закутывались в платки, штаны, кофты, обвешивались кузовками, мужики налегке шли, кто и без головного убора. Обратно возвращались с нагруженными корзинами. Доверху мялась в них малина или красилась черника. С чёрными пальцами и синими губами довольные бабоньки с гордостью показывали каждому встречному свои наполненные доверху кузовки. Хорошие урожайные поляны держались в секрете, и каждый, кто приходил на потаённое место, боялся найти уже обобранные кустики. В такие моменты сердце ёкало, когда объеденные птицами и медведем кусты напоминали поживившуюся тут человеческую руку. Помимо своих соседей, людям составляло конкуренцию и лесное зверьё. Баба Галя как-то рассказывала, что много лет тому назад пришёлся такой же урожай малины. Деда она из-за больных ног не звала, пошла сама. Собирала молча, тихо, по сторонам не глядела. Тут впереди что-то затрещало. «Я глянула, ах, божешь мой! Медведь! По малину тоже пряшёл. Видать, без нюха был, – рассказывала потом баба Галя соседкам. – Я как заору! А он морду свою страшенную поднял, я про себя – пропала ты Галька. А он и рванул от меня со всех лап. Что только загривок енный затрясся».

Юрий Степанович относился к сбору ягод с небольшой ленцой. Труда в этом было непомерно. За ягодами он ходил в лес редко, всегда брал с собой комбайн, чтобы упростить работу. Полина же собирала по ягодке, перебирая пальчиками каждую.

– Ягоды надо есть с куста. От варёных проку ноль, – говорил охотник местным бабам.

– Ты, Юрка, не чеши, – шикала на него Балабанова Варя, – нас не смущай, у тута мы у всю зиму на варенье сядим да на картошке с молоком.

– Так витамины же, Варь. Живьём их надо есть. Сваренная ягода – мёртвая ягода.

– Не болтай ты! Набрался невесть где. Дураком прослышь. Ну где мы тябе найдём сырых ягод зимою?

– Да я же не про то. Зимой – это ясное дело, а вы сейчас сразу набрали и в таз, на огонь, сахаром всё губите.

– Не, – вытирала баба Варя платком горошины пота со лба, – это на день-два оставь, всё в гниль пойдёть, перебирай потома, где сок, где ягода, где птицы поели. Если чарница, то она можа еще день постоять, а малина-то ягода такая, что на месте сок даеть. Примянается так, что побрать корзину не можу. Побираю, побираю, смотрю, а она в низину ушла. Не… лучше всё сразу переберу и варенье наварю. А то потома возися до ночи. Дело надо сразу делать. Ежели по твоему уму, то ягоду сразу делать надо, да… каждый божий день всё уносит питательное из няё.