– Да хоть копчёным горшком, только в печь не сажай, – засмеялся он. – Главное – чтоб любила и горячей к себе прижимала.

Он положил Зою себе на грудь, и стал целовать.

А он действительно забыл о годах. Женщина ему уж очень приглянулась, пришлась по душе.

Ещё при жизни супруги, из-за её болезни, когда уже ей было не до интимных отношений, он стал "прихватывать" на стороне, и, как ему казалось, промаха не давал. Благо, что по соседству на даче было с кем. Главное, не дать организму застояться, ослабнуть. Ржавеет ведь не только металл.

Когда Анна слегла, и ей уже было не до интимных отношений, Никифора стали интересовать в соседке по дачи женские прелести.

Повод нашёлся.

– Поля, – позвал он через забор, она подошла. – Слушай, пойдём ко мне.

– А что случилось? – выгоревшие на солнце брови вопросительно вздрогнули.

– Да сегодня как-никак праздник.

– Какой?

– Вот молодежь пошла, даже такие памятные даты не знает.

– Что за дата, Никифор Палыч?

– Так 9 августа, день победоносного наступления Красной Армии на японских милитаристов.

Полин курносый нос обострился, челюсть отвисла.

– Ай-яй, а я, действительно, не помню.

– Так пойдём, вспомним и отметим. А то одному как-то не очень…

– Ладно. Сейчас приду.

Пока Поля управлялась со своими делами, он в кухоньке, пристроенной мансардой к входу дома, накрывал на стол. Нарезал помидоры, огурцы, достал из холодильничка «Бирюса» колбасу. Нарезал хлеб в тарелку. И поставил на стол пол-литровую бутылку с самогонкой. С грядок нащипал перья зелёного лука и укропа. Ополоснул их под умывальником и положил в отдельную тарелку.

В предвкушении приятного застолья, потёр ладони. Оглядывая сервировку, стал потирать средний палец на левой руке. Кажется, стол готов.

Пришла Полина.

– Садись, – показал на стул справа у столика и достал с висевшего на стене небольшого шкафчика два граненых стакана. Наполнил их до половины. Сел сам.

– Ну, Поля, давай за тех, кто командовал ротами, и за тех, кто ложилися ротами. Пока не чокаясь.

Он выпил полностью. Она половину.

– Что-то ты не всё выпила? – спросил он недовольно, занюхивая хлебом и закусывая зелёным луком.

– Не могу. Тяжело по такой норме за раз.

– А тем, кто в атаки ходил – легко было? Давай, допивай. Не оставляй зла. Помяни по-человечески. И закуси вот, помидорами, огурцами, колбаской. Давай, давай. По второй уж – сколь душа примет.

– Так я опьянею, ‒ хихикнула, как всхлипнула.

– Ну, так и что? На то и пьем, чтоб хмелеть, да жизни радоваться.

Полина выпила. Стали закусывать. Он одобрительно кивнул.

– Я, Поля, и на западном фронте был, и на восточном. Всего повидал и пережил. И ранен и контужен был. Вот она, отметина, – показал на лоб и на теменную часть головы.

Поля сочувствующе покачала головой. Сказала:

– Я думала – это у вас с детства.

– Ага, с детства. Такого детства никому не пожелаю.

Налил ещё в стаканы.

– Ну, а теперь давай за тех, кто горло ломали врагу, – подождал, когда она поднимет свой стакан, чокнулся с ним.

Он выпил залпом, она по глоточкам, но осилила всё.

Никифор Павлович предался воспоминаниям. Она сидела, слушала, живо сопереживая, чем всё более подогревая его сердце. Он уже видел в ней интересную собеседницу, и приятную женщину. А когда Поля поддержала начатую им песню «Эх, дороги, пыль да туман…», он расчувствовался, наклонился к ней, приобняв, поцеловал в лоб, в щеку. Она, пьяненько хихикая, слабо попыталась отстраниться. Но он ещё крепче обнял её за шею, поднял за подбородок голову и вобрал влажные мягкие губы в свои. Поля замычала, как бы в сопротивлении, но сил не хватило вырваться. А когда на груди почувствовала под рубашкой и лифчиком его ладонь, воля к сопротивлению оставила, она обмякла.