– Деда… ну куда нам деваться?

– Регистрируйтесь и живите, как все нормальные люди.

– Что она даёт, эта регистрация? Штампик в паспорте?

– Ты мне покажи этот штампик, а потом узнаешь, что он даёт.

– Квартиру, машину, дачу?..

– Может и квартиру, может и дачу.

– Ага. Держи карман пошире.

– А сичас, чё держишь пошире?..

Алексей не ввязывался в перепалку. В знак приветствия кивал деду головой и, молча, одевался. Смотрел с ухмылочкой со своего почти двухметрового роста на дедушку, как на взъерошенного воробышка, и уходил, не прощаясь. Уходил, деликатно предоставляя проведение дипломатической дискуссии родственным сторонам. Так, однажды, и ушёл. Исчез. Она пыталась разыскать его. Звонила родственникам, друзьям, и получала в ответ информацию, от которой, кажется, готова была сама стать спящей красавицей, уйти в мир иной и там качаться в хрустальном гробике до появления сказочного царевича Елисея, романтический образ из сказок детства. Алексей же, Алёшенька, дружек, отбыл молча, по-английски, не попрощавшись, как видимо, из того же достоинства. Но память он о себе оставил, штампик на всю оставшуюся жизнь и не только в душе. Вскоре она почувствовала, что беременная. И растерялась.

Беременность – нормальное физиологическое явление в супружеской семье. Его ждут, ему радуются, испытывают счастье. Но это в случае, когда совместная жизнь четы гармонична и протекает по заведенному природой кругу. Когда же в этой орбите оказывается кто-то и одна, без надежного друга, от которого всегда вправе ожидать поддержку, понимание, то голова в той круговерти невольно закружится, заболит, если не свихнется от растерянности, а тем более – впервые. А бояться было чего.

Во-первых, моральный аспект. Как с этим делом, что вырастает спереди верблюжьим горбом, показаться нá люди? И чем его оправдать, обосновать?.. Вот когда приходит понимание важности той пресловутой в паспорте печати, которая необходима, возможно, даже не девушке, а дедушке. И этим самым людям, от родственников до знакомых. Но перед дедом?.. – это было определяющим. Ведь он, как в воду смотрел. А как она хотела быть правой, выглядеть самостоятельной. Доказать ему нечто своё, где умещались бы принципы, поступки, призрение к старым понятиям о жизни. В конце концов, из юношеского максимализма хотела переломить его старческий эгоизм, который она начинала называть маразмом. По шуточному определению Алексея.

Во-вторых, бытовая неустроенность: как жить, на что жить, где жить?.. Работа непостоянная, она даже не оформлена на ней, завтра же может быть уволена и притом без выходного пособия. Это неранешные времена, когда производство выплачивало подъёмные да подсобные, предоставляло отпуска до родовые и после родовые. И государство чего-то там гарантировало для матерей-одиночек. Сейчас, на стыке двух столетий, о таких гарантиях можно лишь только мечтать. Нет, гарантии как будто бы имеются, и законы как будто бы под них есть, да нет гарантов, гарантирующих их исполнение. Как жить, на что жить, где жить?.. А после таких вопросов невольно встанет вопрос жизни и смерти – нечаянно зачатой жизни. И нет надежного дружка, того, кто б мог поддержать, вопросы упростить и ответы подсказать. Все же остальные люди, даже близкие по крови, – люди далёкие от ситуации. У всех у них искать тот правильный единственный совет всё равно, что в воздухе поймать молекулу ладонью.

С бабушкой заговорить на эту тему тоже не решалась. В её положении да нагружать такими заботами, посчитала бесчеловечно. Мать с отцом были за "три локтя по карте", и искать поддержку у них – провода раскалишь на телеграфе или почту перегрузишь письмами. Да и обрадует ли их нежный подарок дочери? Тем более время поджимало. А от милого дружка нет ни писем, ни слушка. И она приняла такое же самостоятельное решение, с каким решилась на гражданский брак с любимым человеком. И напрасно… Надо было, не взирая ни на что, сохранить свою первую беременность, своё первое и (как думалось позже) последнее чувство материнства. Сделала аборт, будучи уже с большим сроком. И в том была не малая заслуга дедушки Никифора.