Пораженный этой его удивительной, вне жизни и смерти находящейся внешностью, я даже не разглядел в этом лице знакомых черт. Но загнанный в угол и лишенный всего, кроме возможности созерцать, я постепенно стал узнавать в покойнике очень близкого мне человека. Этот нос, от переносицы идущий тонкой, прямой линией; густые брови, приподнятые будто бы от удивления; какого-то томного разреза глаза, держащиеся открытыми лишь благодаря неимоверному усилию воли; пухлые губы, небольшого рта, с чуть опущенными вниз кончиками, все это кого-то напоминало мне. В этих чертах была вся наша порода. Так очевидно выглядел мой отец в молодости, такого же типа лицо было и у моей сестры, смягченное чем-то от матери, и по женскому более завершенное и целостное.

И тут я все понял. Мысль поразительная, простотой своей и в то же самое время фантастичностью, мысль чудовищная и противоестественная свалилась мне на голову подобно небесам. Покойник был моей точной копией. Вылитый я, вплоть до родимого пятна на правой щеке.

V

Кто это такой, черт возьми? Что это за дурацкие шутки? – спрашивал я самого себя, спустя время, потребовавшегося мне на то, чтобы прийти в себя после всего этого. В жалком положении моем, выбора практически не было, оставалось лишь размышлять о том, кто это, и что он тут делает, но думать я боялся, было страшно даже начать. Все и так было ясно, я умер, и на полу лежало моё тело. Но откуда же этот мой внутренний голос. Я не мог ошибиться, потому как узнавал его. Это был мой голос, такой приятный и размеренный, словно принадлежащий умудренному жизнью человеку. Именно им я проговаривал слова при чтении, заслушиваясь порою до пренебрежения к повествованию. Все это оставалось непонятным, словно меня против воли загнали в какую-то фантасмагорию, в бред сумасшедшего человека, в качестве наказания за какое-то неслыханное преступление.

Не смея более думать о происходящем, пребывая в ужасе от одной лишь возможности зарождения во мне мысли, я как-то непроизвольно, не своим усилием, схватил неизвестного за подбородок и притянул к себе. Моему удивлению не было предела, когда тело поддалось, и легко, податливо скользнуло по полу едва слышно скрежеща, словно кукла, которую влачит за ногу несмышлёный ребенок. В теле будто бы совсем не было никакого весу, так, одна оболочка, довольно-таки прочная и твердая на ощупь, но тоже практически невесомая. Уж лучше бы я умер, – подумалось вдруг в недоумении – со смертью все ясно и понятно, а тут какая-то кукла. Совершенный абсурд!

Положение, в котором я оказался с каждым новым открытием становилось все более и более похожим на какой-то безумный маскарад. К чему все эти куклы, похожие на меня, словно вылитые? Зачем со мной заговаривают всякие сумасшедшие? Почему мое тело настолько безобразно и неподъемно, в то время как я точно знаю, что оно никогда таким не было? Все это напоминало злую шутку, хорошо продуманную и оборудованную с каким-то профессиональным лоском. При взгляде на убогие обои, настолько отвратительные, что казалось будто ими кого-то стошнило на стены, рассматривая тело, охватывая взглядом все окрест себя, я не мог не видеть в этой обстановке чего-то четко отлаженного, красивого именно этой геометрией последовательных действий, употребленных на создание её.

Но кому могло подобное взбрести в голову и главное для чего? Не было никакого смысла искать ответов здесь, да я бы и не смог, но даже не взирая на собственную немощь, я как-то предчувствовал, что причины моего заточения сокрыты где-то за пределами этой квартиры, и корнями своими уходят в прошлое. Всеми помыслами своими обратившись к воспоминаниям, стал я судорожно, словно в лихорадке разыскивать своих врагов, но совсем скоро обнаружил, что их у меня никогда и не было. Я избрал не тот путь, пытаясь найти виноватых среди своих знакомых. Было бы совершенным безумием подумать, что кто-то ненавидел меня до такой степени. И как оно часто и бывает с людьми, совсем скоро я пришел к мысли уж не по моей ли вине обстоятельства складываются подобным образом?