– Занято, приятель, – говорю я ему.

– У вас горит знак «Свободно».

– Ну, значит, я забыл его выключить.

– По закону вы обязаны меня взять.

– Прости, чувак, я бы с удовольствием, но мне только что пришел заказ. – Я стучу по экрану. – Диспетчерская, вот. Автоматизированная.

– Да это чушь собачья!

– У меня связаны руки, приятель. Для меня не было бы большего удовольствия, чем подвезти тебя, но я раб диспетчерской. Не будешь брать заказы, которые дают, и тебя на всю ночь снимут с линии, – говорю я, а сам завожу двигатель и отъезжаю.

Я слышу, как он все еще стоит на тротуаре и продолжает нести какой-то бред про законы, с некоторыми придурками разговаривать бесполезно. В общем, я подъезжаю к светофору, сигналю какой-то брюнетке в длинном коричневом пальто, и она отвечает мне шикарной улыбкой. Приятно быть вежливым.

Итак, я еду к своей старушке в Сайтхилл. Она всегда говорит, что не выходит из дома, но, когда я к ней захожу, она стоит в пальто, шляпе и перчатках.

– Терри, сынок, не подбросишь свою старушку-мать? Я бы не стала просить, если бы не погода…

– Куда ты едешь?

– В Королевскую больницу.

Ебаный ты, сука, рот, это же на другом конце света, я только что оттуда.

– А что случилось, ты себя плохо чувствуешь?

– Нет, я в порядке, – говорит она. Потом смотрит на меня так решительно. – Если хочешь знать, я собираюсь навестить твоего отца.

Так я, сука, и знал, что здесь что-то нечисто.

– Отлично, то есть ты все подстроила, так?

– Он плох, Терри. У него рак. У него осталось мало времени.

– Тем лучше.

– Не говори так!

– Почему нет? – Я мотаю головой. – Поверить, блядь, не могу, что ты к нему едешь. Ты снова даешь ему возможность над тобой поиздеваться. Он столько лет тебя унижал.

– Но он все равно остается отцом… он твой папа и папа Ивон!

– И что он, сука, хотя бы раз для нас сделал?

Ее глаза гневно горят, и она указывает на меня пальцем:

– Даже не начинай! Что ты сделал для своих детей? У тебя их предостаточно, разбросаны там и сям, бог знает, где их только нет! Донна говорит, что уже сто лет от тебя ничего не слышала, она была здесь вчера с Кейси Линн.

– Что? Какой еще кесилин?

– Кейси Линн! Твоя внучка!

– А-а… с ребенком… – говорю я.

Вот сука, я уже и забыл, что у нашей Донны есть дочка… Я должен съездить на нее посмотреть, но никак не могу ужиться с мыслью, что я дед. Для пташек я ДЯТ: дед, которого я бы трахнула!

Она смотрит на меня этим своим говорящим взглядом:

– Ты что, до сих пор не видел ребенка, не видел свою собственную внучку, нелюдь?! Так?!

– Ну, я был немного занят…

– Ребенку почти год! Ты никчемный бездельник! Ты даже хуже, чем Генри Лоусон!

– Да пошла ты, – говорю я и просто вылетаю из дома. Старая карга может сама доехать на двух автобусах с пересадкой!

– Терри, подожди! Подожди, сынок!

Я сбегаю по ступенькам и сажусь в кэб, а снаружи опять начинается ливень. Кейси Линн, что это вообще, сука, за имя такое для ребенка? На экране все то же сраное сообщение из диспетчерской. От этого придурка Джимми Маквити – Большая Лиз говорила, что сегодня он за нее.

ПАССАЖИР НА УЭСТЕР-ХЕЙЛЗ-ДРАЙВ, 23.

Я отвечаю:

ТОЛЬКО ЧТО ВЗЯЛ ПАССАЖИРА В САЙТХИЛЛЕ.

Он:

ТЫ ЕДИНСТВЕННЫЙ КЭБ В ЭТОМ РАЙОНЕ.

Я:

КАКОЕ СЛОВО ИЗ «ТОЛЬКО ЧТО ВЗЯЛ ПАССАЖИРА В САЙТХИЛЛЕ» ТЕБЕ НЕ ПОНЯТНО?

После этого надоедливый говнюк затыкается. Но тут я поднимаю глаза и от злости бью кулаком в приборную панель, потому что вижу, как мать спускается по ступенькам и направляется по улице в сторону магистрали. Я объезжаю многоэтажку с другой стороны и замечаю, что она стоит рядом с временной автобусной остановкой под проливным дождем: здесь нет теперь даже сраной крыши, спасибо этим придуркам с их гребаными трамваями. Я подъезжаю к ней и опускаю стекло: