Вместо этого Милдрет опустилась на колени перед витражом, сквозь который в спальню проникал бледный свет луны, окрашенный в красный и синий цвет, и, глядя на лики апостолов, изображённых на витраже, принялась читать молитву.

Милдрет не слишком-то верила, что молитва поможет ей избежать того, что должно произойти, но так, думая об искуплении, ждать было немного легче.

Она почувствовала злость, исходящую от Генриха, едва тот пересёк порог.

Что бы ни сказал ему Грегори за те полчаса, что длился их разговор, он явно лишь распалил Генриха сильней.

– Я сказал, что ты должна быть готова, – произнёс Генрих, но дожидаться ответа не стал.

Милдрет почувствовала сильную руку на своём плече. Её толкнули вперёд, утыкая лбом в пол, и Милдрет зажмурилась, чтобы представить, что всё происходящее – только сон.

Рука Генриха рванула вниз её брэ, разрывая в ошмётки ткань, и Милдрет почувствовала, как к её промежности прикасается твёрдая плоть.

Она закусила губу, чтобы не закричать, но ничего так и не произошло. Только прозвучал голос в тишине:

– Впрочем, нет. Я хочу, чтобы ты смотрела мне в глаза.

Ещё один рывок – и Милдрет оказалась на спине. Руки Генриха с силой развели в стороны её бёдра. Глаза Милдрет раскрылись от неожиданности, но вместо лица Генриха она увидел прямо перед собой чёрные, расширившиеся от злости и страха глаза Грегори, стоявшего у того за спиной.

Генрих рывком вошёл, причинная обжигающую боль, но успел сделать всего один толчок, когда Грегори рванул его за плечо и отбросил в сторону.

– Хватит! – крикнул он, полностью теряя над собой контроль.

Рухнул на колени меж разведенных ног Милдрет и, обхватив её за плечи, прижал к себе.

– Хватит! – повторил он уже твёрже, глядя на Генриха, сидевшего тут же, рядом, и мотавшего головой, будто потерявший ориентацию в пространстве охотничий пёс. – Я объявлю о помолвке с Ласе! Но ты никогда больше не посмеешь прикоснуться к ней, слышишь, Генрих? Никогда больше не позовёшь её к себе.

Генрих в последний раз мотнул головой, моргнул и несколько секунд внимательно смотрел на Грегори.

– Сейчас, – сказал он.

– Что?

– Ты объявишь сейчас. Я созову гостей, – Генрих, кряхтя и опираясь рукой о кровать, встал на ноги. – У тебя есть пара минут, чтобы привести в порядок себя и её. И даже не пытайся сбежать.

Генрих вышел, а Грегори продолжал сидеть, прижимая Милдрет к себе и глядя на руанский витраж высоко под потолком.

– Ненавижу, – шептал он. – Как же я ненавижу его…

Милдрет молчала.

«Помолвка с Ласе», – набатом билось у неё в голове.

Сонная Ласе появилась в зале, когда все уже стояли на своих местах. Грегори, державшему её за руку, на секунду показалось, что она вовсе не понимает, что здесь происходит.

Эта мысль мелькнула и исчезла, сменившись злостью – на Генриха, который стал олицетворением тьмы, скопившейся по углам. На Милдрет, которая молча и безропотно подчинялась этой тьме, будто видела себя мученицей, из тех, что изображали на витражах. На себя самого, за то, что ничего не мог сделать, ни одно из данных слов не мог сдержать. И на Ласе – просто потому что она была здесь, заспанная и рассеянная, держала свою руку в его руке, когда он хотел касаться только одной девушки на земле.

– Этот брак не принесёт вам счастья, сестра, – шепнул он, когда Ласе подошла вплотную – так близко, чтобы услышать его.

Ласе с удивлением воззрилась на кузена.

– Я думала, вы передумали, – сказала она так же шёпотом.

– Я вынужден был изменить решение – но чем ближе нас делает ваш отец, тем дальше мы становимся друг от друга. Сегодня я потерял сестру. Впрочем, я потерял её уже давно.