Дэвид Рейзон был маринист. И хотя Кейтлин море интересовало лишь как часть её собственного мира, оно всё-таки входило в этот мир, а потому Рейзон знал об этом мире немножко больше её самой.

– Почему ты не размываешь края?

Кейтлин отвлеклась от картины и на секунду посмотрела на него.

– Воздушная перспектива. Твой замок – он как будто вырастает из воздуха, выпадает из плоскости. Но так не может быть.

Кейтлин снова посмотрела на холст и замерла в полуулыбке. Она видела, о чём говорит Рейзон, очень хорошо. Края дальних предметов всегда менее чёткие, чем те, что находятся ближе. Особенно это заметно, когда смотришь на морскую даль или утреннюю дымку, застилающую горизонт. Её Даннотар нарушал законы перспективы. Дымка затягивала подножие утёса, на котором теперь стояли руины последней башни, а сам замок был необычайно чётким. Впрочем, Даннотар, который рисовала Кейтлин, вообще мало походил на тот, что увидел бы случайный турист, которого забыли предупредить, что от замка почти ничего не осталось.

– Но он такой.

– У тебя есть фото?

Кейтлин покачала головой.

– Я просто помню, что он такой.

Рейзен вздохнул и, выпрямившись, громко произнёс.

– Внимание. Вот ещё одна типичная ошибка – рисование по памяти. Память часто обманывает. Нам кажется, что мы помним предмет, объект. Но на деле это не так. Вряд ли кто-то похвастается тем, что запомнил все переливы цвета, игру светотени, что в памяти его всплывает один конкретный момент, а не тысяча видов одного и того же объекта.

Кейтлин закрыла глаза. Она видела Даннотар абсолютно чётко. Волны бились о каменную глыбу утёса, и вереница конников неслась к откидному мосту, а над башнями – не над той, что осталась, а над другими, исчезнувшими давным-давно, трепетал белый флаг с синим крестом.

Кейтлин открыла глаза.

«Интересно, – подумала она, – как объяснить, что я уже не могу посмотреть? Что нет ни фото, ни натуры, с которой я могла бы рисовать. Есть только… Он. Образ в моей голове».

– У тебя яркое воображение, – услышала она голос Рейзена совсем рядом с ухом и вздрогнула. Покраснела, поняв, что какую-то часть мысли, видимо, произнесла вслух. – Но воображением нельзя заменить технику и композицию. Образ может быть у тебя в голове. Но ты не сможешь перенести его на холст, если будешь игнорировать законы, выведенные давным-давно.

– Я не пытаюсь игнорировать законы, – Кейтлин продолжала разглядывать холст. – Я никогда не была бунтарём. Ну, может быть, почти никогда.

Рейзен улыбнулся краешком губ.

– Я не говорю, что не нужно бунтовать – совсем никогда. Но чтобы рисовать то, что существует только в твоей голове, нужно научиться рисовать то, что видят все.

– И лаванду, – Кейтлин произнесла это машинально, но на губах Рейзена заиграла усмешка, как будто он понял шутку.

– И лаванду, – подтвердил он. – Потому что хорошими красками рисовать легко.

Кейтлин опустила кисть и замерла, разглядывая пейзаж. Рейзен продолжал стоять рядом.

– А всё-таки он был таким, – сказала Кейтлин без упорства, но тоном, не допускавшим возражений. – Даннотар. Неприступная крепость, удерживавшая викингов пять веков. И павшая… Павшая, когда…

Кейтлин не знала когда. Просто видела так же отчётливо, как совсем недавно – вереницу всадников, несущихся вперёд – как осадные орудия вгрызаются в каменные стены, пробивая насквозь бреши.

– Я просто хочу увидеть его ещё раз, – она закрыла глаза, зажмурилась, пытаясь остановить невольно подступившие к глазам слёзы. Это было глупо. Не сейчас и не здесь, опозориться так перед человеком, которого она уважала за мастерство и за него же презирала.