– Не думаю, что Галахад – или как он там себя теперь называет? Ланселет, кажется? – не думаю, что он из того материала, из которого делаются короли. Он – мечтатель, тростинка, колеблемая ветром.

– Но если бы отцом его стал Утер Пендрагон…

Талиесин покачал головой:

– Он из тех, кто идет следом, Вивиана, он не вождь.

– Именно так. В силу того, что он рос при дворе Бана как бастард. А вот будь он воспитан как королевский сын…

– И кто бы правил Авалоном все эти годы, избери ты корону запредельных христианских земель?

– Если бы я правила там рядом с Утером, эти земли не были бы христианскими. Я надеялась, Игрейна получит над ним достаточную власть, чтобы воспользоваться ею ради Авалона…

Мерлин покачал головой.

– Без толку горевать о прошлогоднем снеге, Вивиана. Я ведь об Утере и приехал поговорить. Он умирает.

Владычица вскинула голову и во все глаза уставилась на собеседника.

– Итак, время пришло. – Сердце ее учащенно забилось. – Но он слишком молод, чтобы умереть…

– Он водит в битву своих воинов, в то время как правитель более мудрый в его годы предоставил бы это своим полководцам; он был ранен, началась лихорадка. Я предложил свои услуги целителя, но Игрейна воспротивилась, и священники – тоже. Впрочем, мне все равно ничего бы не удалось сделать: час Утера пробил. Я прочел это в его глазах.

– А какова Игрейна в роли королевы?

– Такова, как можно было предвидеть, – отозвался старый друид. – Она красива, исполнена достоинства и благочестия, непрестанно носит траур по умершим детям. На день всех святых она родила еще одного сына, он прожил лишь четыре дня. А замковый капеллан убедил королеву, что это кара за ее грехи. С тех пор как Игрейна вышла замуж за Утера, ее не коснулась и тень злословия – если не считать того, что ее первый ребенок родился раньше срока. Но и этого хватило. Я спросил Игрейну, что станется с нею после смерти Утера, и, всласть выплакавшись по этому поводу, она сказала, что удалится в монастырь. Я предложил ей приют на Авалоне, где живет ее дочь, но Игрейна объявила, что христианской королеве сие не подобает.

Улыбка Вивианы посуровела.

– Вот уж не думала услышать такое от Игрейны.

– Вивиана, не след винить ее даже в мыслях за то, что содеяла ты сама. Авалон изгнал ее, когда она отчаянно нуждалась в Острове, станешь ли ты осуждать девочку за то, что она обрела утешение в вере более простой, чем наша?

– Не сомневаюсь, что ты прав… ты – единственный человек во всей Британии, способный назвать королеву девочкой!

– В моих глазах, Вивиана, даже ты порою кажешься маленькой девочкой – той самой малышкой, что взбиралась, бывало, ко мне на колени и трогала струны арфы.

– А ныне я почти и не играю. С годами пальцы мои утратили гибкость, – посетовала Владычица.

Мерлин покачал головой.

– Нет-нет, милая, – возразил он, демонстрируя свои собственные, исхудавшие, шишковатые старые пальцы. – В сравнении вот с ними твои руки молоды, однако я всякий день беседую ими со своей арфой, да и ты могла бы. Просто ты предпочла держать в руках власть – а не песню.

– А что бы сталось с Британией, сделай я иной выбор? – вспыхнула Владычица.

– Вивиана, – промолвил мерлин, посуровев, – я тебя не упрекал, я всего лишь сказал то, что есть.

Владычица вздохнула и подперла рукою голову.

– Права была я, говоря, что нынче ночью мне нужен отец. Итак, оно пришло, настало то, чего мы страшились и к чему мы стремились все эти годы. Так что Утеров сын, отец мой? Он готов?

– Он должен быть готов, – отвечал мерлин. – Утер не доживет до середины лета. К нему уже слетаются вороны, пожиратели падали, – точно так же, как некогда к смертному одру Амброзия. А что до мальчика… ты его видела?