Жизнь даётся один раз, а удаётся ещё реже.

Б.Крутиер

Вечер. Стираю.

Стук в дверь.

– Кто?

– Открывай!

Ха! Бабка-партизанка из брянских лесов приползла!

Через порожек только перевалилась и ну сразу жаловаться:

– А у меня, голубчик Анатолик, беда. В тюрьму собираюсь…

– На экскурсию?

– Сидеть!.. Да. Оба пачпорта отобрали. И теперь велят готовиться к тюрьме. Я прописалась в Брянске. Письмом прошу переслать пензию в Брянск. А мне отвечают: деньги посланы на новую квартиру. Я в собес. Там и отобрали оба пачпорта. Сама себя продала. Проболталась про оба пачпорта. «Лучше бы это вылетело из головы, чем сорвалось с языка».

– «Угрызения совести следов зубов не оставляют».

– Надо было молчать про оба пачпорта.

– Конечно! «Строить воздушные замки хочется в две смены».

– Год дадут. И не чешись, где не чесалось… Дело дальшь побегить. В милицию! В верховный орган! Теперь я всё… Пропала… А ты живи. Я буду добиваться, чтоб тебя у Нюрки прописали. Будет кому заступиться. Не то она меня растопчет, как слон больного старого таракана.

– Так как у вас оказалось два паспорта?

– Всё из-за Нюрки. Эта турка взяла мой пачпорт из-под подушки. Я четыре месяца не могла получить пензию. Голодная. Написала заявление. Через месяц дали новый пачпорт. Тут и старый отыскался под койкой… Я совсемушко пропала. Год просижу, а она меня выпишет. Эх… Я ж в Брянске прописалась… Тут бы по другому пачпорту значилась. А то… Сидеть… Как же я буду сидеть в тюрьме цельный год без пачпорта? То было два пачпорта, а то ни одного! Совсемко обнищала. И сиди ещё им за так… Цельный год! Это ж… Ну цельный годушко! Это какая ига на меня пала?

«Умом Россию не понять… А может, проблема в уме?»

Ночь Нюрка дежурила.

С утра отсыпалась.

Проснулась в полдень и увидела бабку:

– О чернонёбая припёрлась! Когда ты сдохнешь?

– Никовда! Во зло тебе до самой смертушки буду жить, жить, жить! И всё!! И всё!!!

– Прибью!

– Я сама тебя убью чем попадя. Посудимся за квартиру…

– Аферистка!

– Вишь, Анатолик, как выражается? Культурная. Все мужики её!

– Я с ними ничего…

– Подзаборная шмара.

– А! – Нюрка прыгает с койки и хлоп старуху по щеке.

Старуха летит на кухню, где я бреюсь:

– Видишь, Анатолик! Налетает!

Бабка хватает чашку, чтоб запустить её в Нюрку.

Я предупреждаю:

– Начнёт бить, я не вступлюсь.

Старуха ставит чашку на стол. В досаде выдёргивает штепсель из розетки:

– На меня налетает да ещё за так слушает мою радиву! – Она срывает брехаловку со стены и прячет под ключ в гардероб. – Пойду отседовки. Не умру. На улице я буду целей.

– Иди! Иди! Костыляй! А я найду какого-нить бармалея. Не буду больше бояться! Дам!.. Гришка, рви! Рожу, как Катька. А ты иди… Мне всё можно. Я больная…

– Я пойду к твоему врачу, скажу: не давайте ей никакой группы. Она фулюганит! Бандитка!

– Молчи! А то совсем прибью.

– За это срок дадут!

– За тебя дадут срок? Не смеши!

– Драться с тобой не буду, пока не прибила.

И бабка молча уходит.

С самого утра по редакции бродит дебелая старуха и всякому, кто на неё взглянет, начинает выпевать своё горе. Не писала одному Богу. Считает, неверно начислили ей пенсию. Сорок три рубля. Была она уборщицей, получала шестьдесят.

Считает, крепко объегорили её, неграмотную.

Вчера терзала Петухова. Сегодня его нет пока. Крутилкин посылает её в партийную газету «Коммунар».

– Не пойду. Я пришла, где головы свежие и светлые. Я к умным пришла.

Появился Петух. Уговаривает пойти её к Северухиной:

– Заместитель редактора. Все эти законы знает. Идите к ней. За стеной.

– И-и! – скривила баба губы. – Когда я была ещё маленькой, так мне сказали чистую правду: корова не лошадь, баба не человек. Не пойду к бабе!