– С вами все в порядке? – Дворецкий был знаком с правилами замка, но все равно периодически выдавал что-то подобное. – Может быть, вам плохо?

Вопрос был явно неуместным, но человек с фиолетовыми глазами на него ответил:

– Да. В порядке. В порядке.

– Может, помощь нужна? —не унимался дворецкий.

– Я уже умер, Квесс. Что со мной может случиться?

Человек с фиолетовыми глазами стер с лица теплые капли. Ощущая себя живым, он вышел из ванной.

– Простите, – чего-то испугался Квесс.

– Не обижен, – ответил человек с фиолетовыми глазами.

Его халат представлял собой длинный черный балахон из плотной атласной ткани, надевающийся не иначе, как через голову. Рукава его были много длиннее положенного и скрывали кисти рук до кончиков пальцев.

– И… я… хотел бы… – Дворецкий медлил.

– Спрашивай, Квесс.

– Я насчет карт…

– Карт?

– Игральных, – зачем-то добавил Квесс. – Я, конечно, не игрок. Так, при жизни развлекался. Хотел бы развлечься и теперь. Где бы мне достать колоду?

– Человеку твоей должности предметы получать не положено.

– Что? Я не совсем понимаю.

– Пятый уровень, обслуживающий персонал, – пояснил человек с фиолетовыми глазами. – Предметы не положены. Я тебе уже говорил.

Квесс кивнул:

– А… – По всей видимости то, что он хотел спросить, требовало мужества. – Эм… Как бы…

– Смелее, – подбодрил его человек с фиолетовыми глазами.

– А вы разве не могли бы?… – Выговорив это, Квесс побледнел. – Простите! – спохватился он.

– Нет. Я не мог бы, – удаляясь к себе в спальню, только и ответил человек с фиолетовыми глазами.

– Ясно.

На самом деле Квессу все еще не было ясно. Он провел в замке уже пару недель в должности дворецкого, однако привыкнуть к своему странному хозяину ему пока не удавалось. Как Квесс не старался прогонять угрюмую ауру, что тот изо дня в день носил вокруг себя, подобно грозовому облаку, все было тщетно. Человек с фиолетовыми глазами никого к себе не подпускал. Граница между ними с каждым днем становилась все отчетливее: ни намека на приятельские или дружеские отношения, только деловая официальность. А между тем Квесс был приближенным главной фигуры в замке, человека, который владел его правилами, подчиняя им других.

– Ясно, – повторил Квесс. – Никаких исключений.

Карточный вопрос поднимался за последнюю неделю уже во второй раз, и нельзя сказать, чтобы Квесс совсем ничего не понял с прошлого разговора, он просто надеялся на свое привилегированное положение. Играть хотелось страшно. Руки тряслись, в глазах прыгал бесприютный азарт. Все это усиливалось к концу рабочего дня, как сейчас, и у Квесса больше не было сил сдерживаться. Он тихо выругался, закрыл ладонями лицо. А когда отвел руки, на лице его возникло странное выражение доброжелательства. Не улыбка – дежурная стандартная гримаса доброжелательства, что подходит для всех возрастов, полов, социальных положений. Дежурная гримаса крупье, за которой разверзается бездна насмешливого лукавства и хитрости.

– Но, может, мы сможем как-нибудь договориться? – обратил он риторический вопрос к закрытой двери спальни.

Себя она не любила. И другие ее никогда не любили, и она не любила других. Невозможно любить других, когда не любишь себя: такая любовь к другим превращается в поклонение или в подчинение, в зависимость или во что-то еще, калечась и уродуясь на разные лады. Она себя не любила, а всем казалась самовлюбленной, этим отпугивая редких желающих поделиться с нею душевным теплом. Душевного тепла всегда не хватало, она нуждалась в нем, готовая с самоотверженным отчаяньем платить тем же. Но жизнь любит замыкать круги, и ее круг был замкнутым. Как учат мудрецы, самовлюбленность – это нелюбовь к себе, это как раз признак ее отсутствия, самая распространенная декорация такого недуга. Но мудрецы учили других, не ее; на ее пути мудрых людей не оказалось, и некому было разъяснить, что к чему и как все исправить. Некому, вплоть до самого конца.