Я достал песенник, открыл его наугад и «по долинам и по взгорьям» полилась красноармейская песня. Буквально все произведения из сборника нам были знакомы, что позволяло наслаждаться пением довольно долго.

Наконец, успокоившись, мы решили обустроить место стоянки. Владимира Петровича отправили в поселок за кирпичами. Там, на окраине, стоял полуразрушенный кирпичный домик. Этот стройматериал мы намеревались использовать для сооружения подставки под казан и чайник. Я и Николай принялись устанавливать палатку, а Юрик поехал за саксаулом.

Как только лагерь приобрел жилой вид, мы без сожаления оставили в нем Владимира Петровича, так как теперь он остался без сапог, и двинули вглубь тростников на вечерку.

Я обошел наше озеро и, углубившись дальше, обнаружил еще несколько маленьких лужиц, но что удивительно – уток нигде не было!

Солнце клонилось к закату и уже коснулось своим багряным краем трепетавших на ветру метелок тростника, когда заметил: чуть правее от нашего лагеря одна за другой садятся утки. Но дойти до этого места мне в этот вечер не удалось. Солнце быстро село, и в мгновенно наступившей темноте едва выбрался из болота.

Когда все собрались в лагере, я поделился своими наблюдениями. Оказалось, что Николай с Вовкой тоже видели, как садились утки. Причем Вовка пояснил, что это место расположено от нас метрах в пятидесяти.

VII

С рассветом мы ринулись в тростник прямо от лагеря. Через тридцать-сорок метров вышли к воде. Сначала это были небольшие, мелкие плёсы, а после трех проходов открылось большое кормовое озеро. С противоположной стороны его поднялся табунок уток.

Водоем оказался глубиной по колено. Мы разбрелись с целью обследования местности, прилегающей к озеру и, как оказалось, не безуспешно. Мне удалось добыть двух уток, по одной подстрелили Юрик и Николай. С добычей и твердой уверенностью, что вечером устроим в этих местах «Мамаево побоище», мы, довольные вылазкой, вернулись в лагерь.

Возбужденно обсуждая итоги утренней охоты, мы незаметно проглотили завтрак и дружно закурили. С наслаждением вдыхая сигаретный дым, каждый из нас чувствовал, как по телу растекается умиротворение, благодать… как тело становится тяжелым и тянет к земле.

Было 11 часов. Солнце уже начало припекать. Ветерок нехотя блудил в тростнике, создавая легкий шорох и едва заметное шевеление стеблей. Для нас это время было тихим часом.

Сквозь дрёму я услышал, что кто-то аккуратно рвет газету, приоткрыл глаза и увидел удаляющегося в сторону зарослей Николая. О его намерениях нетрудно было догадаться. Я снова погрузился в прерванное озабоченным товарищем состояние.

Через некоторое время услышал быстро нарастающий топот, открыл глаза и увидел над собой Николая. Движения его были порывисты, глаза горели. По всему было видно, что он очень взволнован. Николай схватил свое ружье и лихорадочно стал запихивать в патронник патроны.

Мы молча смотрели на возбужденного товарища, понимая, что в таком состоянии он все равно ничего вразумительного не скажет, а своими расспросами только спутаем его намерения. Поэтому тихо дожидались исхода представления, на всякий случай ощупывая возле себя оружие.

Николай щелкнул стволами и бросился к тому месту, откуда только что прибежал. Но не успел проследовать и пяти метров, как с него соскочили штаны, которые он, очевидно, впопыхах не успел надежно закрепить на поясе, спутали ему ноги, и он растянулся на песке, как лягушка. Но это, на первый взгляд, комическое действо не вызвало смеха, а только насторожило нас.

Николай подобрал штаны и продолжил движение. Наконец, он остановился, расставил ноги на ширине плеч, вскинул стволы куда-то вверх, потом повел их вниз по диагонали, затем несколько по горизонтали и на мгновение замер. Прозвучал дуплет, после чего послышался грохот сухого тростника. Мы соскочили с ружьями на изготовке.