Она выдвинула два верхних ящика, доверху забитых бумагами, взяла в руки толстую тетрадь. Это оказался личный дневник Рэма. Полистав его, она оставила на страницах следы своих вспотевших пальцев.

– Удивительно, вырваны все записи, – она пожала плечами.

– Разрешите мне забрать тетрадь с собой?

Она посмотрела на него пытливо и произнесла бесцветным голосом: – Ради Бога, только оставьте нас в покое.

Жан попытался открыть нижний ящик, но тот был заперт. Он попросил ключ. Светлана порылась во встроенном в стену шкафчике, нашла связку ключей и, сняв один из них, протянула Жану.

–Вот вам запасной, а мы покидаем вас, – и мать и дочь вышли из комнаты.

Минут десять Жан рылся в верхних ящиках, но там ничего существенного не было: проекты зданий, схемы; прочая чепуха. Он открыл ключом нижний ящик, надеясь, что закрывали его не для хранения хлама. Выдвинул его, стал обследовать нишу. Нижняя доска скользнула. С помощью ножниц, лежащих на. столе, он поднял доску и обнаружил что-то вроде тайника. Там лежали конверт и фотографии Рэма, Светланы, их сына, какие-то справки и листочек бумаги с. графическим изображением дерева и земного шарика, обтянутого черным поясом.

Жан вложил конверт с его содержимым в общую тетрадь и выглянул в комнату. Вадим продолжал стоять с поникшей головой, будто в гробу лежал не беглый преступник, а родной брат. Светлана, увидев Жана, поднялась и, подойдя поближе, пропустила его в комнату и прикрыла дверь.

– Вы удовлетворены?

– Вполне, – держа-в руке общую тетрадь, ответил Жан. – Вы не скажите, худа могли подеваться отсюда записи?

– Понятия не имею.

– Никто из посторонних не заходил в эту комнату вчера или сегодня?

– Комната всегда открыта, – она растерянно развела руками. – Но кому теперь нужен его личный дневник?

Жан пропустил вопрос мимо ушей.

– Светлана Михайловна, когда вы в последний раз видели мужа?

– Ну, это уже слишком! – раздраженно бросила она. – Я не могу вам больше уделять внимание.

Жан одарил ее долгим взглядом: в состоянии раздражения она была чертовски хороша. Потом вдруг спохватился, поняв, что слишком долго смотрит на нее, и решил переменить тактику.

– Что ж, вы вправе не отвечать. Тогда придется вызвать вас в управление для официальной дачи показаний.

Ее суровость сразу уступила место хмурой растерянности. Жан холодно и бесстрастно наблюдал за этими изменениями, пока не почувствовал, что она снова смягчилась.

– Ладно уж… В день отравления он появлялся дома. Через некоторое время убежал куда-то, сказав, что у него важная встреча. Он был чем-то сильно взволнован. Расспросил о сыне и исчез.

– И вы больше его не видели?

– Нет! – воскликнула она повышенным тоном, давая понять, что разговор исчерпан.

Когда следователи вышли к патрульной машине, Жан спросил:

– Ну как, воскрес твой покойник?

– Пошел ты знаешь куда, – огрызнулся Вадим, все еще находясь под гнетом смятенных чувств и предположений. – Смейся столько, сколько тебе влезет, а мне все-таки кажется, что тут что-то нечисто, какая-то мистификация.

Мог ли Вадим предполагать, что в среду поздним вечером неизвестные ему люди на неизвестных ему болотах так круто изменят весь ход, казалось бы, банального расследования?

6

Стоя на террасе у мольберта, Кассандра отдавалась на волю воображения. О чем думала она, глядя на зыбкие болота с коварными плывунами? Сможет ли она на этот раз раскрыть всю глубину своего душевного настроя в грубом и удушливом окружении? Кисть медлит касаться холста. Она еще не готова – сюжет в стадии созревания в ее быстро ранимом, болезненно-уязвимом сознании.

Она замирает. Видения одно за другим накатываются на нее из небытия. Исчезают болота, на их месте вырастают дворцы, принимая ее под пурпурные своды. Она проходит анфилады залов с мозаичными потолками и зеркальными стенами. Под величественную мелодию начинается бал… Рушатся стены дворцов, возводятся новые… Сменяются века…