и варвара Арнульфа из Каринтии, быть бы ему, в лучшем случае, нотарием Рима до конца своих дней. Но итальянские партии сколь многочисленные, столь и непримиримые, со внезапной стремительностью сошлись в одном – лучшим способом хотя бы на самое короткое время дать земле Италии мир и спокойствие будет избрание епископом Рима человека нейтрального и – здесь мы дополним от себя размышления нового папы – абсолютно для всех безобидного.

О, он докажет им, что они не ошиблись в своем выборе! Напрасно все считают его гедонистом и неудачливым сребролюбцем, он будет править твердо и справедливо, он найдет компромисс в делах вздорного Сполето, хитрой Тосканы, кичливой Равенны, дикого Беневента. Он помирит епископов Ананьи и Чере со сторонниками Формоза, ибо интересы Веры всегда должны преобладать над низменной корыстью чиновников от нее!

Он взглянул на Стефана, епископа Ананьи, взглядом полным искреннего призыва к благочестию и миру, но взор его мгновенно потух, как тлевшая лучина в бокале с водой. Он вновь вспомнил несчастную папессу Иоанну, ибо по Риму упорно шел слух, что, не кто иной, как Стефан, тогда двадцатилетний клирик одной из римских церквей, был отцом ребенка, растерзанного у базилики Святого Климента. Некоторые горожане, стремившиеся хотя бы посмертно и частично обелить Иоанну, утверждали, что Стефан совершил насилие над папессой, случайно узнав ее тайну и будучи уверенным, что та ни за что на свете не откроет миру свой позор. Стефан, сам плод связи священника и куртизанки, был мало любим в Риме, свою церковную карьеру он сделал вне стен Вечного города и, в основном, благодаря послушному исполнению воли всесильного сполетского герцога Гвидо. В годы понтификата Формоза влияние Стефана неизменно возрастало, в итоге покойный папа счел за благо дать ему епископство в Ананьи, устранив, таким образом, его из числа возможных претендентов на тиару, ибо по церковным законам того времени епископ одной епархии не мог впоследствии стать епископом другой. «Подарок» Формоза Стефан оценил по достоинству, став одним из его главных врагов, причем неприкрытым, благо покровительство Гвидо Сполетского было, как минимум, не слабее покровительства папы. Понятно, что избрание Бонифация неистовый Стефан встретил скрежеща зубами, и новоиспеченный папа терялся в догадках, каким именно способом можно было бы заслужить расположение авторитетного церковного вельможи.

На момент описываемых событий Стефану было около шестидесяти лет. В отличие от многих своих ровесников и собратьев по вере, да хотя бы того же Бонифация, он не скопил с годами благообразную тучность. По всей видимости, его энергичная и не знавшая покоя натура в буквальном смысле высосала из него все жизненные соки. С болезненной желтой кожей на лице, сухим орлиным носом, вечном щурившимися и слезящимися глазами он оценивающе рассматривал фигуру Бонифация на троне, как бы примеряя себя на его место, и находя такую подмену более справедливой и оправданной.

Под стать ему, своего рода омоложенной копией, выглядел и Сергий, епископ Чере^>17 , вечный соратник Стефана во всех его интригах. Сергию было около сорока, фигурой он был так же тощ, взглядом хитер, а огромный крючковатый нос и лысеющая голова придавали сходства с грифом. Так же как и Стефан, Сергий, по слухам, являлся злостным нарушителем целибата и был горазд на любовные интрижки, с той только разницей, что у Стефана все его амурные победы к тому моменту уже остались только в его ночных беспокойных воспоминаниях. Сергий тоже недолюбливал суетливого и непоследовательного папу Формоза, но делал это в гораздо более дипломатичной и осторожной манере. Бонифаций, задумчиво разглядывая физиономию Сергия, постепенно приходил к печальному для себя выводу, что и этого недоброжелателя будет трудновато переманить на свою сторону.