– А в чем дело?

– Вот в чем. Заболела мать моей жены и вызвала ее к себе телеграммой. Отправиться вместе с ней я никак не мог: сами знаете, сколько у меня тут было дел. Так что ей пришлось поехать одной. А сегодня я получаю еще одну телеграмму, в которой говорится, что завтра она приехать не сможет, но сядет на корабль в среду в Фалмуте. Ведь мы, как вы знаете, зайдем в этот порт, хотя, Аткинсон, по-моему, это жестоко: требовать от человека, чтобы он верил в чудо, и обрекать его на вечные муки, если он на это неспособен. Подумайте только, на вечные муки, не больше и не меньше. – Он наклонился вперед и порывисто задышал, как человек, готовый разрыдаться.

Тут мне вспомнились многочисленные истории о злоупотреблении спиртным на острове, и я подумал, что причина и его исступленных речей и жара в руках – выпитое бренди. Ведь лихорадочный румянец и остекленевшие глаза – верный признак опьянения. Как прискорбно было видеть столь благородного молодого человека в когтях этого дьявола, самого мерзкого из всех.

– Вам следует лечь, – заметил я не без строгости.

Он прищурил глаза, как это делают, стараясь очнуться от сна, и посмотрел на меня с удивленным видом.

– Скоро я так и поступлю, – сказал он вполне разумно. – Что-то у меня голова закружилась, но сейчас все прошло. Так о чем я говорил? Ах, да, о жене, конечно. Она сядет на корабль в Фалмуте. Я же хочу плыть морем. По-моему, на море я сразу поправлюсь. Мне бы только глотнуть свежего воздуха, не прошедшего ни через чьи легкие, – это враз поставит меня на ноги. Вас же я попрошу вот о чем. Будьте другом, поезжайте в Фалмут поездом: тогда, если мы вдруг запоздаем, вы позаботитесь о моей жене. Остановитесь в отеле «Ройял», а я телеграфирую ей, что вы будете там. До Фалмута ее проводит сестра, так что никаких сложностей возникнуть не должно.