– Зачем? – вырвалось у Светы.

– Из экономии! – Мадам Триоле распахнула шкаф, достала из увесистой стопки бумаг аккуратно вырезанный из газеты лист, потрясла им в воздухе и даже зачитала: «Работающая жена в придачу к доходу мужа приносит в дом 300 рублей в месяц. Зарплата домработницы – 18 рублей в месяц, плюс стол и жилье. Спать домработница может на кухне». – Ну… В тех домах, где кухня есть. А там, где нет, вместо нее, как видите, с успехом используется коридор, значит, спать можно и в коридоре. По всему выходит, что рабочий Иванов должен отправить жену работать, предварительно развязав ей руки приглашением в семью домработницы из деревни, – отвлекшись от газеты, мадам Триоле лихо констатировала: – По части правильного быта и умения жить СССР тоже дает фору всему миру.

– Давайте сменим тему, – умоляющим тоном вставил Коля, который с момента, как женился, стал уделять серьезное внимание ведению домашних дел, и прекрасно понимал, как далека мадам Триоле от советской жизни. Опасаясь, что она начнет задавать вопросы и придется врать или порочить советский строй, рассказывая о реальном положении дел с возможностью спать на кухне или кормить еще одного члена семьи, Николай кинулся за спасением к мадам-поэтке: – Мадам Бувье, ваша очередь. Что вы можете рассказать о Милене?

– Вообще-то, ничего не могу, – резко ответила поэтесса. – Но расскажу. Потому что обещание неразглашения чрезвычайные ситуации не учитывало. Верно же? Итак, – она величественно откинула голову назад, и капюшон слетел окончательно, обнажая спутанные волны седых волос. – Милена Иссен была знакомой Эфрона. Сергей Эфрон – милейший человек, семье которого я иногда помогала в знак уважения к поэтам и несчастным. В последнее время он занимался какими-то запутанными делами, связанными, кажется, с Союзом возвращения на родину или чем-то в этом роде. Меня он агитировать не смел, но многие, попав под его безграничное обаяние, готовы были все бросить и возвращаться в СССР. Милочка была как раз из таких. Она хотела на родину, хотела к сестре, хотела в общество, которое казалось ей идеальным… Эфрон сперва бедняжку обнадежил, но потом оказалось, что Союзу возвращения ее кандидатура не подходит. Революционной романтики – хоть отбавляй, но к лишениям особо не готова. И не владеет ораторским искусством. И так стеснительна, что журналистам не предъявишь. По правилам, Сергей должен был прекратить с Милочкой всякое общение, но он ведь прежде хороший человек, а потом уже агитационный деятель. И он решил помочь весьма экстравагантно. Через меня. Попросил меня взять Милену с собой в СССР в качестве компаньонки. Пусть переехать насовсем нельзя, но можно хоть одним глазком взглянуть на мир, который так тебя волнует.

– Постойте! – резко перебила Эльза. – Сергей Эфрон и его жена – мои добрые знакомые. Я преклоняюсь перед талантом Марины, я помогала им обжиться, бывала у них дома. Это все какая-то фантастика. Отчего Серж не обратился напрямую ко мне?

– Наверно, потому, что вы говорите всем все как есть, ничего не скрывая, а тут нужна деликатность, – пожала плечами мадам Бувье и тут же опять принялась извиняться: – Простите! Я на русском часто делаюсь неловкой в выражениях. Сама того не желая, говорю обидные вещи… По факту верные, но лучше б промолчать…

– Вы даже извиняясь нахамили! – нервно рассмеялась Триоли. – Да ладно. Лучше продолжайте свой рассказ.

– Мне, если честно, и прибавить нечего, – мадам Бувье опять попыталась пойти на попятную, но справилась с собой и заговорила. – В пути Милена, как вы уже знаете, разболелась. Мы много говорили, но все больше о душе и о призвании человека. Она оказалась убежденной марксисткой. Что, собственно, не важно… Знаете, за время путешествия я успела привязаться к своей мимолетной компаньонке. Я ее почти не знаю, но могу с уверенностью сказать, что она была хорошим человеком. Любому, кто на нее глянет, становилась очевидна ее любовь ко всему окружающему миру и ее увлеченность им… Да что я говорю, смотрите сами! – Бувье взяла из рук Триоле газету и, перевернув, показала недавний снимок с крупной подписью «Наши иностранные гости против антисоветской кампании во французской печати». Стало ясно, почему мадам Триоле хранила эту газетную вырезку. Впрочем, облик Милены это ничуть не прояснило.