Вопрос о письменных источниках Фукидида по причинам, указанным выше, разрабатывался в меньшей степени. Правда, на элементы зависимости от Харона указывал еще Р.В.Крюгер в своих «Historisch-Philologische Studien»[89]. Вместе с тем Крюгер, противопоставлявший Фукидида всем его предшественникам и последователям, явился основоположником той точки зрения, согласно которой у Фукидида не было литературных предшественников. Именно этой точки зрения придерживается Дж. Б.Гранди в своем фундаментальном исследовании, где он не считает нужным выделить источниковедческий аспект. Признавая несомненное знакомство Фукидида с литературными и историческими произведениями его предшественников, Гранди тем не менее заявляет: «Первый источник Фукидида – autopsy, его второй источник – литература, имевшаяся в его время»[90]. У Гранди наличествует несколько небезынтересных замечаний об использовании Фукидидом произведений Гелланика. Однако его выводы делают весьма сомнительным тот факт, что в них он постоянно исходит из общих мировоззренческих установок Фукидида, которые он окончательно уяснил для себя как нечто, не подлежащее сомнению (в чем чувствуется определенное влияние идей Л.Ранке), и изложил во втором томе своего исследования в весьма поэтической форме[91]. Р.Макан, написавший в Cambridge Ancient History главу о Фукидиде[92], придерживается более непримиримых выводов. «У Фукидида не было литературных предшественников или учителей»[93], – пишет он. Вместе с тем Макан считает возможным тот факт, что при рассказе о синойкизме Фукидид пользовался Геллаником[94]. Аналогичных взглядов на литературных предшественников Фукидида придерживается К.Довер[95] в своем новом источниковедческом очерке.

Иное понимание вопроса о литературных источниках Фукидида наметил У.Виламовиц в первом томе своего огромного исследования Aristoteles und Athens[96] и в книге The Greek Historical Writing[97]. Виламовиц указал на несостоятельность той точки зрения, согласно которой ряд мест у Фукидида рассматривается как скрытая полемика с Геродотом. Геродот, по его мнению, занимает особое место в истории повествовательно-исторического жанра, в то время как Фукидид является ординарным представителем историографии на почве софистической эпохи[98]. Основа исторической методики в греческой историографии базируется, по мнению Виламовица, на том, чтобы «получать правила из наблюдений путем абстракции»[99], а потом придавать им абсолютную ценность. Именно на этом методе, открытие которого, вероятно, имеет смысл соотносить с логографами, основывает свое повествование Фукидид.

Эти штудии Виламовица, облеченные в весьма категорическую форму, дополняются наблюдениями А.У.Гомма, призывавшего не доверять ни одному автору, не исключая Фукидида[100]. Гомм полагает, что критика Фукидида по адресу логографов обоснованна и интересна. «Тем не менее, в ней есть нечто педантичное и придирчивое в тоне», что объясняется, по мнению Гомма, тем обстоятельством, что у самого Фукидида не было ясного представления о собственном методе[101]. Не предпринимая конкретных источниковедческих изысканий, Гомм заключает введение к своему комментарию тем, что Фукидид, несомненно, опирался на сочинения своих предшественников[102].

Работы Виламовица и Гомма позволяют нам говорить не только о софистических источниках в прозе и мировоззрении Фукидида, но и о его предшественниках и источниках в области исторического повествования, то есть о логографах.