Между прочим, во время очередного визита Бенкендорф поделился своей давней идеей о создании организации вроде французской жандармерии с межведомственными правами. В очередной раз похвалил царствующего государя и горько заметил, что да, жандармерию учредили, даже Борисоглебский драгунский полк переименовали в жандармский… вот только его основная задача – конвоировать арестантов. А не хватать за шиворот коррупционеров любого ведомства и любого уровня.

Увы, создать такое федеральное бюро Миша не может. Ему приходится надзирать за всеми внутренними делами империи. А именно: за промышленностью, медициной, почтой, статистикой и многим-многим другим, включая казенную добычу соли. Еще собирать сведения о лицах, прибывших из-за границы и отбывающих за границу. Контролировать состояние дорог и порядок на них. Еще следить за театральным репертуаром. И собирать сведения обо всех преступлениях и происшествиях…

– Может, хватит перечислять? – возопила я, неосторожно спросив супруга: «Чем ты занят в новой должности?»

– Мушка, ты уже устала слушать, а я назвал почти половину, – вздохнул Михаил Федорович.

Один плюс в новом статусе супруга все же был: доступ к экономической статистике. Не то чтобы он собирался им злоупотреблять, но теперь я знала, какая казенная мануфактура работает в убыток, а какая нет. Инсайд – наше всё.

Пока что супруг смог осуществить лишь одну частную реформу. На свой страх и риск разослал циркуляр во все губернии, в котором напомнил, что смертной казни в Российской империи нет, поэтому гибель при наказании кнутом недопустима. Палач, у которого за год никто не умрет, получит премию в 100 рублей. Лучше было бы отменить кнут совсем, но нынешний царь меньше всего годился на роль реформатора даже в такой простенькой гуманной новации.

Итак, в Царское Село я отправилась одна. Меня ждал не сам царь, а старый знакомый – Карамзин, первый официальный историограф, или «истории граф», как иногда объявляли его лакеи во время визитов в частные дома.

Какое-то время я сама была настроена скептически: близость к царю, гранты, гонорары от издательских трудов. Доил родную историю, как корову, неплохо устроился!

Этот скепсис был наследством прежнего мира. Здесь, разобравшись в современных реалиях, я поняла: Карамзин – герой, не меньше Колумба. У обоих езда в незнаемое, но генуэзец хотя бы сулил королю с королевой золото и пряности. А тут: «Намерен забросить беллетристику и писать историю». Да еще ему пришлось идти к царю через Аракчеева, объяснять необходимость проекта. И преуспеть. Мне, чтобы выходить на переговоры с волжскими олигархами, пришлось спасать тонущих детей.

Благодаря этим раздумьям я поняла подход к Карамзину. Прислала письмо – необходимо встретиться. Была приглашена и пожаловала.

Разговор оказался сугубо деловым. Восторги «как славно, что вы спасли людей в ноябре» не заняли и двух минут. Да и то Николай Михайлович поглядывал на меня с нетерпением: к какому разговору эта прелюдия? Понимал – просто так «золотая барыня», как меня недавно обозвали в какой-то газетенке, пустив тем самым прозвище гулять по салонам и дорогам, не приехала бы.

– Вы согласны, что государь утратил вкус и волю к жизни? – прямо спросила я.

– Не спорю, – вздохнул Карамзин.

– При этом Россия помнит, что законные права на престол имеет старший брат, Константин. Но верховная власть назначена государем среднему брату, Николаю…

Взгляд историографа был великолепен. Будто всадник выхватил саблю, взмахнул – рубануть, не жалея плеча. Но вернул клинок в ножны. Не стал спрашивать, откуда я знаю содержание секретного документа. Только быстро кивнул: да, мне известно. А интерес перешел в страх.