Возьмём другой пример. Жил в деревне тоже самоучка и умелец портной Кондрат. Он больше специализировался на пошиве тулупов и шуб из натуральной, выделанной овчины. Шил так, что скорее износится овчина, чем разойдутся швы. Он жил у заказчика несколько дней, с содержанием, уходил только после полного завершения работы. Из инструментов имел только ножницы, шило и иголку с особыми нитками. Надо так же сказать, что мастерством пошива тулупов и шуб из овчины обладал не только Кондрат. У мамы была овчинная шуба, доставшаяся ей ещё от своей матери, а ей тоже от своей матери, и прослужившая маме всю жизнь до самой смерти. Этой шубой мама пользовалась также и как тёплым одеялом. Прослужила эта шуба около 100 лет и все швы, выполненные вручную, были целы.

Можно сказать добрые слова и о мастерах-самоучках сапожного дела. Обычно было заведено, что каждый парень перед женитьбой считал своим долгом иметь хромовые сапоги. Делались они, конечно, вручную мастером-сапожником из натурального хрома и натуральной кожи. Никакие клеи и железные гвозди не применялись. Для швов применялась сапожная дратва (специально изготовленная из домашних своего изготовления ниток со специальной обработкой), а подошва и каблуки крепились самодельными деревянными (!) гвоздиками. Их делали так. От дубового, берёзового или ясеневого средней толщины куска бревна отпиливался поперёк на 1 = 1,5 см кружок, потом его топором разрубали вдоль волокон на нужную толщину гвоздика и без всякой дальнейшей обработки в проколотые шилом отверстия загоняли эти «гвоздики» и получалось надёжное и долговечное соединение. Эти «гвозди» располагались двумя рядами в шахматном порядке. По мере изнашивания подошвы и каблуков изнашивались частично и гвоздики, но они продолжали выполнять свою функцию до полного износа. Это же намного лучше сегодняшнего склеивания и применения железных гвоздей, быстро выходящих из строя..

В местную начальную школу я ходил, как почти все ученики, в лаптях и домотканой одежде. Конечно, я уже стеснялся ходить в лаптях, мама об этом знала и перед походом в 5-й класс в Забрезскую школу за 7 км, на семейном совете мама решила сшить мне сапожки. Нашла местного сапожника, который со своего материала согласился это сделать. Позвал нас на замер, но сделал без всякой поправки на вырост и когда я их одел, то оказались тесными, хотя были очень красивыми и крепкими. А уплатили мы за них по тем временам очень много всего (соль как тогдашний эквивалент денег, масло, зерно, шерсть и др.), этим добром были загружены самодельные детские санки (в 2 раза больше нынешних). Я, конечно, с большой радостью всё равно их надел, пошел в школу и, конечно, сильно натёр ноги. Придя домой, я эти сапожки забросил на чердак и больше к ним вообще не прикасался, они через 2 недели уже вообще не влезали. Пришлось опять брать лапти, которые даже сам научился плести. Таким образом, мы с мамой допустили с сапожками явный промах. Зато в другом, очень важном деле, мама, хотя и безграмотная, никогда не ходившая по начальству женщина, смогла сделать очень важную работу. Брат Иван, будучи по тем существующим при оккупации документам 1928 года рождения (хотя фактически он был 1923) был призывного возраста и при мобилизации мог попасть в немецкую (!) армию. И вот мама заготовила последнего кабанчика, собрала ещё что-то и пешком за 18 км пошла в г. Воложин, где-то там узнала к кому из немецких властей можно обратиться, нашла его, отдала всё, что имела и добилась, чтобы Ивана освободили от призыва. Как это ей удалось – неизвестно.