*

Он-то это понял. А вот Левка, которого Василиса не дала увидеть Ларочке, все продолжал строить себе иллюзии. И Степа мог себе лишь отдаленно представить, какое впечатление произвел на младшего брата разговор с матерью. Лелик был все-таки не от мира сего. И даже армия его не исправила – все равно оказался в оркестре Черноморского флота. Не служба, баловство одно. Да и нынешняя работа - ди-джеем на дискотеках в курортный сезон, и на радио вне его – тоже житейской мудрости Льву Кузьменко в глазах старшего брата – и отца, кстати! – не добавляла. Лишь Василиса, утратившая с годами часть казачьего норова, относилась к младшему внуку почти с умилением.

Степан попрощался  с Василисой – бабушкой назвать был отучен, да и не мог – какая же она бабушка? С Леликом поговорит позже. В конце концов, брату уже двадцать один, и он вполне в состоянии понять, что белое, а что черное. Степка же это в семнадцать понял.

Укладываясь в постель и натягивая одеяло, которые было длиннее предыдущего, но все равно всех потребностей его нестандартного тела не покрывало, Степан подумал, что, несмотря на всю несхожесть его внешнюю с девушкой с льняными волосами, судьбы у них  - чуть ли не по копирку. С мамами не сложилось как-то.

Нет, при зрелом размышлении и уже почти проваливаясь в сон, Степан заключил, что ему все-таки  повезло больше. У него есть Василиса, отец и Лелик.  А у Туры – только неумолимо впадающий в маразм дед.

______

(1) скинни – узкие джинсы, кроп-топ  - топ, открывающий живот, омбре – метод окраса волос

(2) Нева-арена – придуманный автором спортивный комплекс

5. Кадр пятый. Педро Альмадовар

Кадр пятый. Кто у нас певец женщины? Правильно, Зеленый горошек. Вот сейчас он и возьмет крупный план. Известно, на что и куда.

У Дуровых были гости. Гости, случившиеся в первый раз за весь период жизни Степана в этой квартире. А раньше, если верить профессору, гости в этом доме бывали часто. А уж при Кларе Корнеевне, которая, судя по рассказам брата и внучки, была почти легендарной женщиной – и того чаще.

Нынче в качестве гостя присутствовал мужик, который Степе с первого взгляда и категорически не понравился. Совершено необоснованно, без всяких видимых мотивов, но просто вот именно с первого взгляда и до отвращения. Впрочем, свое впечатление Степа засунул куда подальше, а вместо этого принял приглашение  к столу, ибо ужин. Как обычно, отменный. Мясо с кашей, любимый Степкин формат, в этот раз в виде свиной подливы с булгуром, а  к ней – овощной салат и сырная тарелка. В общем, рай для обжоры.

Мужик, которого Степа с явным неудовольствием сначала посчитал бывшим учеником Павла Корнеевича, оказался вовсе даже и не профессорским знакомым. А поклонником Елены Падлны. Обмануться, в общем-то, было несложно – подчеркнутая интеллигентность в виде седой кудрявой шевелюры и аккуратной бородки, очки, пиджак в клетку  с замшевыми заплатами на локтях – все наводило на мысли об ученом муже. По крайней мере, Степа молодых ученых - а на фоне Дурова гость выглядел очень даже молодым – именно так себе и представлял. А оказался Кирилл Леонтьевич -  так звали седобородого - режиссером, ни больше, ни меньше. Членом союза кинематографистов, представьте себе. Между первой и второй порцией Степе снисходительным тоном задали какой-то вопрос, на который либеро ответил, что уже посмотрел все серии «Звездных войн», и на этом его вопросы  к кино исчерпываются. После чего интерес к диалогу с ним был мгновенно и демонстративно снова утрачен.

Да и нужды не было в Степкиных репликах. Кирюля-Кастрюля – так его Степа про себя окрестил  - разливался соловьем. Про современное российское кино, про ранешнее европейское, про проклятый Голливуд.  Павел Корнеевич закинулся было про «Гараж» и «Кин-дза-дза», выслушал  пассаж о творческом фиаско Рязанова, о выдохшемся Данелии  и принялся грустно пить чай. Елена Падлна смотрела влюбленными глазами, поддакивала и подливала в чашку. А вот Тура… Тура была белой. То есть белее обычного. Без красок вообще, как снег, только белее. На фоне бледного лица глаза казались синими особенно нарисовано. И веснушки выделялись отдельно сильно, и больше их вдруг стало. Зато рта не стало совсем, губы розовели едва-едва.