Если по улицам Якутска пройдёт живой мамонт, по-моему, в Европе об этом узнают лет через сто.

Ближайшей моей целью является отдалённое стойбище Сексурдах.

По раскисшей от грязи сибирской дороге с натужным рёвом двигалась машина. Был пейзаж из чёрных сопок с белыми пятнами не сошедшего ещё снега, с зелёным пушком лиственниц и с дальними хребтами, на которых лежали низкие тёмные облака. Низкие облака, грязь и весенняя бесприютность были в этом пейзаже.

Шофёр в ватнике, с круглым лицом, нос пипочкой, с многодневной небритостью, коренной сибиряк, одним словом, перекатывал руль. Модный приёмник ВЭФ-12 шпарил мелодии «Маяка». Рядом сидел Сашка.

– Так как же тебя занесло сюда? – продолжал беседу шофёр.

– Билет кончился, – хмуро ответил Сашка.

– А надобно тебе дальше?

– Надобно.

– А деньги, выходит, кончились?

– Кончились.

– Ну, положим, проедем мы восемьсот километров. Я машину сдам. Буду ждать вертолёта. А ты?

– А я дальше.

– Там трасса кончилась, куда я еду.

– Как-нибудь, – сказал Сашка. – Раз надо, как-нибудь доберусь.

– Интересное «надо» у тебя получается. – Шофёр повернул к Сашке лицо, усмехнулся, показал прокуренные зубы, покачал головой. – Первый раз такое интересное «надо» вижу.

Дорогу окружал мокрый кустарник. Дальше шёл мелкий лиственничный лес и поднимался полускрытый туманом бок сопки. Закатный луч солнца прорвался сквозь этот туман, и тайга вспыхнула розовым светом, и молодой пушок лиственниц заиграл изумрудной расцветкой.

Машина тяжко забуксовала. Шофёр переключал скорости, но машина садилась всё глубже.

– Обожди, – сказал Сашка. Он выскочил из кабины. – Сейчас что-нибудь подброшу.

– Плащ сними. – Шофёр вытащил из-под сиденья телогрейку, кирзовые сапоги. – Одевай сибирскую форму.

…Пламя костра металось, вырывая из темноты то автомобильный скат, то древесные стволы, то задумчивое усталое лицо шофёра, то Сашку.

Шофёр взял веточку, прикурил и долго смотрел на огонь. Сашка, задумавшись, смотрел куда-то в темноту за костром.

– За морем телушка – полушка, – сказал, продолжая беседу, шофёр. – Все едут. Кто за рублём, кто от жены, кто приключения на свою голову ищет. У меня, между прочим, тоже мечта была в твоём возрасте.

Сашка повернулся к нему.

– Верблюдов водить. Караваны. Накладную подписал, груз принял – и дуй полгода в одном направлении. Ни штрафов тебе, ни дырок в талонах, ни правил движения. Через полгода груз этот сдал, полежал на ковре, винца выпил – и снова в другую сторону. Другие места. Другие люди. Только звёзды одинаковые. А звёзды зачем одинаковые? Чтобы себя, что ты есть, не забыть. Понял почему?

– Мечта что надо, – сказал Сашка.

– Светать скоро будет. – Шофёр зевнул. – Пойду посплю.

– Я посижу.

И остался Сашка один у дымящегося костра.

Догорающие ветки изредка вспыхивали и освещали сгорбленный Сашкин силуэт и стволы деревьев за ним, а дальше, за деревьями, глушь, пугающий мрак.

Лет семьдесят назад с Шаваносовым происходило следующее.

Костёр горел дымно и плохо. На тайгу давно уже опустился вечер. Верхушки деревьев ещё краснели в закате, а внизу уже ложился лёгкий ночной туман.

Шаваносов перестал дуть на огонь, разогнулся, потёр слезящиеся глаза. Он был худ и грязен. Голова в войлочной шляпе, на шею, затылок и уши опускалась тряпка от комаров.

Он подбросил в костёр остатки дров, взял топор и пошёл в сгущавшиеся сумерки леса. Взгляд его остановился на сухой лиственнице, торчащей на маленькой, заросшей травой прогалинке. Он перехватил топор и пошёл через прогалину. Неожиданно дёрн стал оседать. Шаваносов сделал несколько больших шагов и провалился.