– Да, двадцать лет уже бьюсь над инглишем, но что-то не идёт, – проскрипел в оправдание «технический бог».

– А что, если я буду писать о «Слепом» в третьем лице? – неожиданно предложил оригинальный ход Коротич.

Людмила и Тимур переглянулись. Барышева отрицательно покачала головой.

– Нет, Саша, – с сожалением сказал Ваулин, – в сложной оперативной обстановке у тебя не будет и секунды для этих выкрутасов. Всё должно быть максимально просто. Ну, что ты уцепился за это псевдо? Есть народная примета: если человека при жизни назвали «мертвым», он проживет двести лет! Следовательно, Ciego всегда будет хорошо видеть. Андерстенд?

– Офкорс.

– Итак, для тренировки. Всё пишем на испанском или бритиш, потом сразу стираем отправленное письмо и входящее. После прочтения, естественно. Например: «2 сентября прибыл в Санта-Елену. Устроился в газету. Снял квартиру по адресу такому-то. Ciego».

– Мда, айфон уел радистку Кэт, – брякнул в потолок Коротич.

– Всё! Заседание закрыто, – поспешила объявить Барышева.

Лодка «Майра» плавно уходила вниз, в морскую глубину. Глухой шум воды, заполняющей балластные цистерны, проникал в командный отсек сквозь металлические переборки. Наконец где-то внизу заскрипело и субмарину слегка тряхнуло.

– Приехали, – устало сказал Бирн. – Перекрыть доступ воды. Всем – молчок.

Он долгим взглядом посмотрел на карты. Но они уже были не нужны. Билли еще перед походом изучил их до мелочей. Точка закладки контейнеров находилась на глубине 88 метров.

– Герман, включи прожекторы. Романеску, расстегните крепления на буях, – бесстрастно сказал в микрофон капитан. – Кольцов, обе камеры – на экраны.

Зажглись мониторы на вертикальной переборке. Они показывали изображения, передаваемые с двух телекамер, установленных на вершине цилиндрической рубки. На цветных экранах все увидели контейнерные ряды по обе стороны палубы под светом мощных прожекторов, клубы мути, стронутые со дна днищем лодки и поднимающиеся теперь вверх…

Дно моря в этом месте было грязным, замусоренным, с обросшими тиной старыми бочками, банками и прочим хламом. В плотной мутной подводной глубине прожекторы все-таки кое-что высвечивали. Постепенно муть ушла ввысь, стало виднее. Мимо пронеслась стая мелкой блестящей рыбешки.

– Ну, что там с креплениями? – раздраженно спросил Бирн.

– Что-то заклинило, – Голос Романеску гулко отозвался в динамике.

– Полезешь сейчас за борт через торпедный, – холодно пригрозил Билли.

– Всё, пронесло! Буи освободились! – радостно выкрикнул Романеску.

На экранах было хорошо видно, как от обеих партий контейнеров вверх взмыли два оранжевых шара, за которыми разматывались белые тонкие нейлоновые лини, словно парашютные стропы. Они намертво соединяли каждый голубой ящик с буем, оборудованным радиомаяком.

– Теперь сматывай тросы, пора домой, – Билли Бирн облегченно выдохнул.

– Есть, капитан! – задорно ответил невидимый в рубке Романеску.

Где-то включился зуммер, потом раздался слабый шелест – это лебедки наматывали стальные тросы, которыми удерживались контейнеры с героином и коксом на палубе субмарины. Освобожденные и потревоженные пластиковые ящики стали один за другим медленно сползать под силой своей тяжести с округлого прорезиненного тела подлодки. Они, как в рапиде, замедленно сваливались на дно по обе стороны от субмарины, вздымая клубы дымной мути.

– Всплытие на двадцать метров! – резко скомандовал Бирн и раздумчиво добавил вполголоса: – Свою часть «джаза» мы отыграли, дальше вступает чей-то сейнер. А чей? Какая разница? И снова баритон Бирна трубно загремел: