– Нет-нет-нет, – проговорил он. – Бастионы наклонные, а я заказывал прямые. И южные ворота совсем не такие, как я хотел. А уж контрфорсы-то! Все не так. Ой ты ж батюшки, нет, за такую паршивую работу я заплатить никак не могу.

Говорят, у дураков золото не задерживается, но стоило бы еще добавить, что те, кто вообще отказывается расставаться с золотом, – дураки величайшие.

Месть обманутых богов была стремительна и беспощадна. Аполлон наслал за стены Трои чумных стрел, и через несколько дней вознесся над Троей вой и стон: смертельный недуг сразил по меньшей мере кого-нибудь одного в каждой семье. В то же самое время Посейдон наслал на Геллеспонт громадное морское чудовище. Всякое водное сообщение между востоком и западом из-за этого лютого зверя прекратилось, и Троя вскоре изголодалась без торговли и пошлин, от которых зависело благополучие города.

Вот тебе и палладий, вот тебе и Оберег Трои.

Устрашенные граждане валом повалили ко дворцу Лаомедонта и потребовали помощи. Царь обратился к жрецам и провидцам, и те оказались единодушны.

– Слишком поздно платить богам золото, какое задолжал ты им, владыка. Умилостивить их теперь можно только одним способом. Придется пожертвовать морской твари дочь твою ГЕСИОНУ.

Детей у Лаомедонта было навалом[10]. Пусть дочь Гесиона и ходила в любимицах, свои плоть и кровь значили для царя больше, чем, как говорится, одна с ним плоть и кровь, и Лаомедонт понимал, что, пренебреги он советом провидцев, перепуганное и озлобленное население Трои порвет его на клочки и Гесиону в жертву принесет в любом случае.

– Пусть так, – проговорил он с тяжким вздохом и досадливо мотнул головой.

Гесиону забрали, приковали к скале над Геллеспонтом, и стала она ждать своей погибели в пасти морского чудовища[11].

Троя затаила дыхание.

В то самое время, когда Гесиона, прикованная к скале, принялась возносить Олимпу молитвы о своем спасении от Посейдонова морского дракона, к воротам Трои прибыли Геракл и его спутники – они возвращались после Девятого подвига Геракла, добыв пояс Ипполиты, царицы амазонок[13].

Геракла и его друзей ТЕЛАМОНА и ЭКЛА препроводили к царю. Хоть и почетен был троянскому двору визит великого героя, ум Лаомедонта занимали истощенные склады измученного болезнью и невзгодами города, а не честь принимать в гостях Геракла и его товарищей, какими бы знаменитыми и обожаемыми ни были они. Геракл странствовал в сопровождении небольшой армии, и Лаомедонт знал, что армия эта ожидает кормежки. У самого Геракла аппетита хватило б на сотню мужей.

– Милости просим, Геракл. Надолго ль ты и честная компания твоя пожаловали к нам?

Геракл удивленно оглядел сумрачных придворных.

– Чего такие кислые? Мне рассказывали, что Троя – богатейшее и счастливейшее царство на белом свете.

Лаомедонт завозился на троне.

– Тебе как мало кому должно быть известно, что люди – всего лишь игрушки богов. Что есть человек, как не беспомощная жертва их мелочных капризов и мстительных завистей? Аполлон наслал на нас заразу, а Посейдон – чудище, перекрывшее нам морской путь.

Геракл выслушал эту жалобную и почти целиком выдуманную версию событий, повлекших за собой жертвоприношение Гесионы.

– По-моему, невелика беда, – произнес он. – Всего-то и надо, что очистить фарватер от того дракона да спасти твою дочку… как бишь ее?

– Гесиона.

– Во, ее самую. А мор скоро ветром сдует – так оно всегда бывает, сдается мне.

Лаомедонт усомнился.

– Ну предположим. А дочка моя как же?

Геракл поклонился.

– Дел тут на минутку.

Лаомедонт, как и всякий в греческом мире, слыхал байки о подвигах, совершенных Гераклом: об очистке стойл царя Авгия, об усмирении Критского быка, о поимке великого клыкастого вепря на горе Эриманф, об истреблении Немейского льва и уничтожении Лернейской гидры… Если этот вол неуклюжий, завернутый в львиную шкуру и с дубом наперевес вместо палицы, и впрямь поборол всех этих жутких тварей, может, сумеет и Геллеспонт очистить, и Гесиону спасти. Но вечно же этот вопрос оплаты.