Ответь мне дочь, ведь я же твой отец,

Дай руку мне, вернемся в дом наш мы обратно».

Так говорил Икарий, подавая руку ей в надежде

Из колесницы Одиссея дочь в свою перевести,

Хотела Пенелопа объяснить отцу все прежде,

Чем в край далекий ее корабль сможет унести.

Но против ласковых и добрых глаз отца

Не устояла и последних слов лишилась,

И, чтобы любопытные, не видели лица,

Присела к мужу и плащом его накрылась.

Икарий был сражен, но все ж собрался духом:

«Ну, что же, дочь моя, твой выбор я ува́жу,

Теперь и я поверил этим странным слухам,

Избранник твой не только красть отважен.

Не понимаю я, чем брат ему обязан,

Однако, думаю заслуги велики,

Теперь через тебя и я с ним связан,

Иди за ним вослед и счастье обреки.

Моя же учесть всех отцов подобна,

В тот миг, когда их дети вырастают,

И оставаться им под крышей неудобно,

И словно птицы из гнезда все улетают».

Едва договорил, как дочь, упав на шею,

В слезах шептала нежные прощальные слова

И удалялась колесница быстро с нею,

Пятном в ночи белела, Икария седая голова.

Еще задолго до описанных событий

Случилось то, что называют роком.

Среди бесчисленных судебных нитей,

Что Мойрами24 прядутся слепым оком

Была одна – ее ткала сестра Лахесис25,

Что жребий всем дает еще с рожденья,

Так вот, если откинуть всякий скепсис,

Одной богине, в качестве виденья,

Предсказано, что сын ее своею славой

Затмит отца, и в том опасна Нереида26

И для богов стала любовь ее отравой

И даже Зевса27 привлекла краса Фетиды28.

Но разве он бы допустил такую слабость?

Конечно нет, ведь помнил, что содеял

С престола сверг отца29, не видел радость,

Он в том, что предсказала Крону Гея30.

Бессмертные своей лишь жаждут славы,

Ведь им не нужен продолжатель рода,

У тех, кто правит небом, странны нравы,

Среди живых – особая порода.

И вот, чтоб миновать судьбы переплетенья,

Совет богов решил отдать ту Нереиду

Царю Пелею в жены с Зевса повеленья,

На свадьбе были все, забыли лишь Эриду31.

Как можно быть раздору и вражде,

Что служит атрибутом той богини,

На пире счастья, где царит везде,

Лишь мир, а ссоры нет в помине.

Понять всех остальных конечно можно,

Вот только с тем злодейка не согласна

И было ей практически не сложно

Среди толпы присутствовать негласно.

С собою принесла свой «дар» прекрасный,

В саду волшебном нимфы Геспериды32

Пытались сохранить его напрасно,

Поссорила их злобная Эрида.

И плод желанный сорвала воровка.

Чудесным было яблоко златое

И надпись сделала на нем чертовка:

«Прекраснейшей» – его подняли трое.

И сразу же поспорили богини,

Считала каждая – она подарка стоит,

По ним – пусть яблоко хоть сгинет,

Но красота других, ведь может и расстроить.

И для решенья щепетильного вопроса

В арбитры Зевса привлекли тот час же,

Однако тот, как будто своим носом,

Почувствовал подвох и был на страже.

С трудом отбившись от богинь и дав им,

Гермеса в провожатые на гору Иду,

Сказал, что есть пастух, их почитатель давний

Зовут его Парис33, и тот прекрасен с виду.

Пусть вверят яблоко красивому юнцу,

Он спор их разрешит в мгновенье ока,

Приятно будет и его великому отцу34

Такая честь подобна воле рока.

Был молодой Парис бессмертными сражен,

Представшими пред ним, во всем величье,

Таким вниманьем дам, что был он окружен –

Не каждый день богинь встречаешь лично.

На просьбу их решить известный спор,

Ни слова из него за час так и не вышло,

Тогда совет из трех усилил свой напор,

Шепнув на ухо то, чтоб было ему слышно.

И предложила Гера – жена царя богов,

Земную славу всю и царские богатства,

Пообещала власть и страх любых врагов

Мудрейшая Афина35, полон был коварства

Подарок третий, что сулила Афродита,

Любви богиня, красоты и женского соблазна: