Обвенчались молодые в храме Богородицы, построенном еще в бытность старого князя. В тереме, на поварне суетились слуги, готовясь к пиру. Столы накрывали на улице, прямо перед широким крыльцом терема, натягивая над ними полога. Издали могло показаться, что в гости на княжеский двор пожаловали кочевые половцы.

Смущенных молодых усадили во главе стола.

На щеках Милицы, словно маков цвет, играл румянец. Никогда прежде ей не приходилось видеть сразу столько людей, да еще и выслушивать речи, совсем не подходящие для ушей молодой девушки.

Холопы сновали от стола к столу, принося все новые и новые яства, наливая в кубки хмельные мёды.

На столе у молодых кубков не ставили, подразумевая, что в первую ночь молодые и так будут хмельные друг от друга.

Первым застольную речь держал старший брат Радомир. Он желал молодым пройти по длинной жизненной дороге, поддерживая друг друга «и в радости и в злой доле», буде случится таковая. Гости, зашумели, одобряя и поддерживая его. По очереди братья желали молодоженам многих чад, желали приумножения добра, прибавления злата, серебра в ларях. Дружно звенели поднятые кубки. Дружно пили гости, славя молодых.

Холопы несли на огромных блюдах жареных лебедей, высокие караваи хлеба, начиненные зайчатиной и бараниной пироги, жареную рыбу, блюда с вареным мясом, наливные яблоки, фиолетовые сливы, желтые груши. Чего только не было на столах.

У гостей уже маслено светились глаза от изобилия еды, когда принесли зажаренного на вертеле оленя и несколько косуль. И опять пили и ели гости. Наконец, подустав от выпитого и съеденного, гости пожелали плясать.

Гусли так и прыгали в руках Млада, словно сами хотели пуститься в пляс от задорной мелодии, исходящей из них. Им вторили несколько рожков, раззадоривая народ, залихватски перебивая друг друга громкими переливами, неистовствовали свирели.

Наплясавшись и изрядно устав, пожелали слушать песни гусляра.

Млад, тряхнув черными кудрями, ударил по струнам длинными перстами и запел чистым звонким голосом. Далеко за пределы ограды терема улетела песня.

Услышав ее, гости затихли. Заворожил певец всех своим голосом. А песню запел такую грустную, что многие жены вытирали глаза от набежавшей слезы. И не только жен проняла та песня. Загрустили и многие мужи, пролившие немало крови на поле брани.

Отчего так невесел гусляр…? Отчего тоска в очах его…? Отчего взгляд его так и тянется к молодой невесте…?

Не допел гусляр свою тоску.

Борил, не выдержав, прервал его:

– Не ту песню ты поешь, гусляр! Давай-ка повеселей, чтобы гости смеялись, чтобы молодые не грустили!

И снова тряхнул певец темной головой, отогнал тоску и рассыпались гусли веселыми звуками, позвали гостей на пляску. От их призывного перезвона трудно было усидеть на месте. Снова плясали гости. Потом гусляр пел песни, прославлявшие молодого князя, его ратные подвиги и его красавицу жену. До глубокой ночи не смолкал свадебный пир. Холопы угощали медовухой и закусками всех прохожих и проезжих зевак. Наконец, настало время отправить молодых в опочивальню. В среднюю палату первой ввели невесту. Перед нею слуги несли на широком блюде каравай с деньгами – к богатой и сытой жизни будущей семьи. Властимир отправился в опочивальню со слугою, помогавшему ему раздеться. Вслед новоиспеченному мужу посыпались пожелания и намеки на предстоящую ночь. Властимир, лежа в постели, дожидался прихода молодой жены. В опочивальню Милица вошла, робко опустив голову. Распущенные волосы закрывали ее побледневшее лицо и опущенные плечи. Милица явно боялась предстоящего. Она подошла к кровати и робко опустилась на край. Властимир положил руку на ее плечо и потянул к себе. Милица напряглась от его прикосновения. Хотя мать и нянька, предупреждали ее, чтобы она не противилась ласкам мужа, она не смогла преодолеть своей боязни. Властимиру было непонятно ее напряжение. Он стал целовать ее в губы, но они оказались холодны, словно вода в ручье. От его поглаживаний девушка вздрагивала, хотя и не пыталась отодвинуться. Вскоре, разочарованный, Властимир отодвинулся от молодой жены и захрапел. По щекам Милицы текли слезы. Не так она представляла себе замужество. Неужели надо будет каждый день терпеть то, что было сегодняшней ночью? Неужели у всех так? Она подозревала, что не у всех. Ведь раньше она бывала на чужих свадьбах! Утром молодые смотрели друг на друга такими сияющими глазами! Вряд ли Властимир завтра будет смотреть на нее так же. А как она посмотрит в его глаза? Она ведь любит его. Любит давно. В первый раз, она увидела его у крыльца отцовского терема, гарцевавшим в свете солнечных лучей на Орлике. Он всего один раз улыбнулся ей, да и то, как дочери знатного боярина. С тех пор она не могла думать ни о ком другом. И теперь все девичьи грезы осуществились. Она стала его женой. Тут Милице в голову пришла мысль, заставившая похолодеть: «а любит ли он ее?» Следом, змеёй, приползла ещё одна: «может он другую любит? Ведь мужчинам многое дозволено!» Уснула Милица с неспокойной душой.