Тот мгновенно нахмурил свои большие брови, и не захотел брать, и лишь после того, как она шёпотом промолвила, что обязательно купит её, поблагодарил девушку милым поцелуем в щёчку и убежал с крупной бриошью в неизвестном направлении. Сие преступление в крайний момент увидел пекарь и, уронив от наглости девки порцию багетов, ринулся к ней с ором и угрозами. На что девушка чересчур спокойно отреагировала. У неё не было ни сил, ни монет, чтобы возразить, ответить или отплатить хозяину пекарни, и даже в крайний момент показалось, что она вот-вот свалится с ног. Но лёгкие локти девушки неожиданно подхватила стража и, перекинувшись парой мутных фраз с пекарем, увела её за решётку. Только лишь злостные завывания пекаря продолжали пугать тихого стрижа, так как этот страшный человек, брызжа слюной от ненависти, клялся своей жалкой жизнью, что эту юную воровку закопают заживо без гроба, отхлестав перед этим до красной плоти и отрезав уши и язык.

Стриж мигом вспорхнул с временного насеста и полетел за воровкой над всем городом, и чуть ли не потерял, когда стражи завели её в отдельную улочку, где такие же, как и она, голодные и никчёмные, склонив свои грязные головы, ждали скорой участи. Навеса над клеткой не было, и все штыри стояли перпендикулярно домам. И в то мгновение, когда девушку бросили на землю и она разбила колени в кровь, стриж незаметно подлетел к ней и, постучав по земле клювиком, красиво защебетал. Девушка нежно натянула улыбку, поглядывая в чёрные глазные бусинки дивной птицы. Она из последних сил поднялась с земли, опёрлась о стену и, закрыв ладонями глаза, заплакала, но слёз не было… Стриж подлетел ещё ближе к её костлявой ноге и легонько кольнул, а после того как девушка вновь обратила своё внимание на него, чётко по-французски произнёс:

– Верь, и к тебе придёт спасение…

Тем временем повозка Кейсера вместе с почему-то уставшим и измотанным Корблом двинулась в направлении Мюлуза. Зимнее время года дало о себе знать: выпал первый, но уже французский снег – укрыл все злато-красные листья лёгкой белоснежной хрустящей коркой. Но мягкая тёплая температура здешних, хоть и горных, возвышенных мест дивила любопытный взор путников, зашедших в смешанный лес. Склонившиеся к земле ивы, пышные пихты, лысые буки, ольхи, мхи и лишайники – такое разнообразие видов деревьев возбуждало интерес не только немцев, но и лесных обитателей, зверей, которые уже полностью подготовились к будущей зимовке и оделись в холодные маскировочные шубки.

Вот неподалёку была слышна дикая кабаниха, которая, треща ветвями сухих деревьев, кротко и осторожно пробиралась к остальным стайным кабанам со своими новорождёнными поросятами. Детёныши старались держаться вместе и как только пришли в нужное место, стали помогать матери подготавливать себе ночлег из вороха старых и увядших листьев. Несмотря на тишину этого небольшого леса, не стоит наивно полагать, что он уснул или замер в обыкновенной суете, а звери давно распределились по тёплым местам; наоборот, они только проснулись, утро – впереди их ждут зимние испытания.

Тихая радость трепещет в этом безымянном французском лесу. Здешние звери настолько наладили свои отношения с проезжими телегами, что даже стая рыжих белок не смогла удержаться перед яркой повозкой и запрыгнула на её худую крышу. А хилые в прошлом волчата, возросшие в предгорном лесу, словно старые крепкие друзья, вальяжно перешли дорогу. Кейсер в тот момент широко раскрыл свой рот и на доли секунды пересёкся со спокойным волчьим взором.

– Т-ты видишь, видишь это?! – похлопал кучер глазами, пальцем указывая Корблу на происходящую наглость.