Весь небольшой полигон наполнился густым пороховым дымом, который на мгновение сместил предутренний туман и из которого с невероятной скоростью и с лошадиным ржанием вылетела повозка немецкого врага. Два оставшихся француза, испугавшись, что в любой момент они потеряют убийцу, ринулись отцеплять своих лошадей, а раненый, скуля от боли, любезно подбросил им под ноги свой заряженный мушкет и с осложнением крикнул:

– Стреляйте в лошадей, идиоты!..

Тот, кто находился ближе к ружью, быстро поднял его и, кивнув раненому, который тем временем уже посиживал на мягком месте и перевязывал своё первое в жизни ранение белым платком, сел на холодное от снега седло и нырнул в погоню. За небольшой отрезок времени, когда адреналин обеих сторон приобрёл пиковую зону, французы прямым ходом практически догнали повозку. Однако из её окна на авось вылетел косой снаряд, на время смутивший французских лошадей. Правая сторона запахла свежим порохом и кислым запахом пыли. Теперь погоня продолжалась на пустом вспаханном поле. Французы окружили повозку с двух сторон, однако неровная поверхность и узкая дорога с деревьями и камнями всячески мешали им сосредоточиться. Кони скакали, словно кузнецы, и постоянно отказывались слушаться своих наездников, то замедляя ход, то ускоряя после череды хлёстких ударов повода.

Корбл, одновременно прочищая и заряжая ружья, приказал Кейсеру мигом отдать ему свой пистолет, что тот, не отрывая взгляда от ветвистой тропы, сделал. Три мушкета заряжены – готовы к бою, французы подбираются всё ближе и ближе. Старик лёг на низ повозки и, отворив левую дверь, частично развалившуюся после громкого тяжёлого удара о бок повозки, нервно дёрнул курок в лошадь правого набегающего француза. От немыслимой боли лошадь тут же нырнула в землю, потянув за собой молодого наездника.

«Остался ещё один, – подумал про себя старик и, развернувшись и точно так же откинув левую дверь, стал предвкушать следующую жертву. – Ну давай же, милок, подъезжай!»

Долго ждать не пришлось – француз, разогнавшись, держа повод одной крепко сложенной левой рукой, направил пистолет в дверной проём повозки, но так же, как и первый собрат, он не заметил выглядывающий из-под длинного тюля старый силуэт с мушкетом. Корбл метким выстрелом ранил француза в рёбра, но тот практически не шелохнулся, а лишь стиснув зубы, направил ствол на деревянное дно повозки, из которого мигом разлетелись одни лишь щепки. Старик пребывал в лёгком шоке от французской стойкости и от того, что он чудом выжил – пуля пробила дно прямо перед его лицом. Француз тем временем пытался достать второе гладкоствольное ружьё, выронив при этом использованный мушкет раненого друга.

Корбл решил не отставать от своего постепенно удаляющегося от повозки соперника, и на этот раз он резко встал – встрепенулся, словно мокрый петух, и, шатаясь из стороны в сторону из-за пьяного подпрыгивания повозки, уперев ружьё в своё хрупкое плечо, произвёл решающий выстрел, моментально отправивший последнего соперника на тот свет. Его лошадь следом остановилась и умным печальным взглядом посмотрела на труп своего наездника и пару раз ущипнула увядающую траву.

Повозка со скоростью хищной птицы парила над полем ещё пару длительных минут, пока Корбл полностью не пришёл в себя и не приказал Кейсеру замедлить лошадиный ход. Старик уселся возле стенки кучера и со стоном громко выдохнул:

– Извини, что так вышло… Сам понимаешь – французы, что с ними поделаешь? Да и я, видимо, плохой переговорщик, – пожал плечами Корбл, искренне сожалея о содеянном. Но, казалось, что больше всех переживал как раз-таки кучер.