– Полвека как раз-таки и прошло…

Кучер не отпустил свой невнятный взор на задумчивого старичка, однако через секунду, снова вспомнив о дороге, протяжно ахнул и трепетно вздохнул:

– Франция, Франция, Франция – это Париж… А как же иначе? Вот только путь нужно выбрать правильный, нужно подумать… – стал вслух рассуждать кучер. – Это же на запад – через Рейн, аккуратно по мосту, где река поуже, а потом… Потом, стоп, там же сплошные горы. Ну-с, тогда нам нужно через пограничную крепость, которая граничит со Швейцарией, также через Рейн и другой мост, но нужно будет как-то договариваться с местными французскими стражами – они совсем не понимают немецкий, да и не хотят понимать, как бы от этого не словить свинцовый шарик в лоб. Корбл, а Корбл, ты хоть знаешь французский? А то я как-то… В общем, совсем беда с ним, – почесал бугристую шею Кейчер и от внезапного ветра сжался в клубочек всем своим в меру грузным телом.

– Oui, mon cocher curieux1, – улыбчиво перебил Корбл с твёрдонемецким акцентом, однако так же и с податливым картавым произношением. После чего повозка и лошади вмиг пошатнулись от пронзительного смеха Кейсера. Его хриплый рослый голос всегда доставлял смеха больше, чем сами шутки или выражения, сказанные с долей иронии:

– Ай да сукин сын, всё видел, всё знает! Вот же хитрый чёрт!

Старик сразу же, не упуская возможности, подхватил настроение своего рябого друга, который тем временем по зелёному лесистому краю объехал весь Хехинген. И когда хохот столь же внезапно, как и начался, резко утихомирился, перед Корблом, будто в последний раз, в мыслях на секундную долю, возник исчезающий вдали Гогенцоллерн, его призрак, на который снисходил первый тёплый влажный снег.

– Слушай, Корбл, – задорно обратился кучер к другу. – А как будет «первый снег» по-французски?

– La première neige…

– Что? Правда? М-м-м… прекрасно звучит! Красиво… – быстро выдохнул Кейсер, и его желание спросить перевод того или иного слова тут же удвоилось, наросло в его мыслях, однако, заприметив недовольный и слегка уставший взгляд товарища, он молча, ковыряясь в подрастающей на щеке щетине, продолжил вести свой терпкий путь, глубоко надеясь, что снега выпадет не слишком много, ибо если он растает, то сельские дороги знатно размоются.

И практически весь день до алого рассвета они проехали под этим нескончаемым снегопадом, редко переговариваясь и перешёптываясь, посапывая под каретным навесом, а в случае с Корблом – любуясь окружением чарующего явления природы – первого снега. Он неустанно проводил своих отчаянных путников плоть до той самой условной границы Франции и Римской империи, и словно по-волшебству развеял занавес тумана. Границей являлся талантливо выстроенный на мощных сваях мост, скрытый за густым лесом с маленьким пограничным лагерем на другой стороне Рейна. Мост был построен несколько лет назад для быстрой переправы товаров через границу, и поэтому он крепок и надёжен, а так же он находился в истоке под морщинистой горой, в одной из самых узких частей Рейна.

Наконец, прозрел горизонт и на том берегу, где был разведен пограничный лагере, показались молодые французские лица, которые шумно просиживали за дымящим костром. Четыре французских мушкетёра-пехотинца вместе с тремя коричневато-белыми лошадями, прикреплёнными к одинокому зелёному шатру, выкуривали одну сигарету за другой, попивали дешёвый, но крепкий алкоголь, по типу водки, и, громко смеясь высоким смехом, играли в карты – в вист, совершенно позабыв о своих пограничных обязанностях.

Мост и его окружение были совершенно пустыми и безлюдными. Возможно, всё это из-за раннего времени суток, однако не исключением было то, что из-за войны и огромной пошлины французов многим стало просто невыгодно сотрудничать с Римской империей…