– Я весь внимание.

И Киддер, развивая тему, стал говорить о том, что священное знание является культурной собственностью туземных народов. Все знания такого рода, которые попали в руки белых людей, были исторгнуты у аборигенов или обманом, или силой. И теперь их следовало депрограммировать.

– Знание есть знание, – возразил я. – От него не так-то просто избавиться.

Он со мной не согласился.

«Депрограммирование» священных знаний, продолжал он, означает следующее: нужно изучить архивы, где собраны неопубликованные материалы, касающиеся аборигенов, а затем вернуть все важные страницы полноправным «владельцам». Это означает, что авторские права нужно отобрать у автора книги и передать описываемому в ней народу; фотографии нужно возвратить изображенным на них людям (или их потомкам); звуковые записи – тем, чьи голоса на них записаны, и так далее.

Я слушал Киддера и ушам своим не верил.

– А кто же будет устанавливать, – спросил я, – кто именно является этими «владельцами»?

– У нас есть способы добывать такого рода сведения.

– Это ваши способы – или их способы?

Он не ответил. Вместо этого, сменив тему, поинтересовался, знаю ли я, что такое чуринга.

– Знаю, – ответил я.

– И что же такое чуринга?

– Священная табличка, – сказал я. – «Святая святых» аборигена. Или, если угодно, его «душа».

Обычно чуринга представляла собой пластинку с овальным концом, вырезанную из камня или древесины мульги, испещренную узорами, в которых представлены странствия героя Времени Сновидений, приходящегося Предком владельцу чуринги. Согласно законам аборигенов, ни один непосвященный никогда не имел права глядеть на такую табличку.

– Вы когда-нибудь видели чурингу? – спросил Киддер.

– Да.

– Где?

– В Британском музее.

– А вы понимали, что, глядя на нее, вы поступаете незаконно?

– Никогда еще не слышал подобных нелепостей.

Киддер сложил руки и смял пустую пивную банку: кла-ац! Грудь у него ходила ходуном, как у зобастого голубя.

– Людей убивали и за меньшие проступки, – заявил он.

Я с облегчением заметил Аркадия, который шел по лужайке в нашу сторону. На тарелке у него была горка капустного салата, а по подбородку стекала майонезная струйка.

– Я так и знал, что вы споетесь, – улыбнулся он. – Парочка говорящих голов!

Киддер растянул губы в тугой усмешке. Он совершенно несомненно притягивал к себе женщин. Возле нас уже давно нетерпеливо переминалась темноволосая девушка, явно сгоравшая от желания поговорить с ним. Теперь она воспользовалась случаем. Я тоже воспользовался случаем, чтобы убраться прочь и добраться до еды.

– Ты должен мне кое-то объяснить, – сказал я Аркадию. – Кто такой этот Киддер?

– Богатенький парнишка из Сиднея.

– Я имел в виду – что он делает для Движения борцов за земельные права?

– А, там он никто и ничто. У него просто есть свой самолет. Летает туда-сюда, доставляет сообщения. Вот и чувствует себя очень важным.

– Летчик-чурбан, – сказал я.

– Он неплохой малый, – возразил Аркадий. – Так я по крайней мере слышал.

Я взял еще немного салата, и мы подошли к Мэриан. Она сидела на коврике и разговаривала с барристером. На ней было другое платье – еще более линялое и обтрепанное, чем в прошлый раз, с узором из японских хризантем. Лохмотья шли ей. Лохмотья были ее стилем. Любая другая одежда, кроме лохмотьев, смотрелась бы на ней безвкусно.

Она подставила мне обе щеки для поцелуя и сказала, что рада, что я еду.

– Куда?

– В Миддл-Бор, – ответила она. – Надеюсь, ты правда едешь?

– А ты тоже?

– Я тоже. – Она искоса взглянула на Аркадия и сощурилась. – Я же не разлей вода с Великим Герцогом.

Она рассказала, что у женщин-аборигенок есть свои песенные циклы, а следовательно, и другие священные места, нуждающиеся в защите. Мало кто знал об этом до недавнего времени: дело в том, что женщины куда более скрытны, они неохотнее расставались со своими тайнами, чем мужчины.