Все за столом посмотрели на неё.

– Я тебя, – Желя посмотрела на бабушку, – тут не оставлю. Мама с самого начала говорила, что тебе нужно перебираться с нами, а тут… считай, что знак.

Старушка молчала. Сидя в тонкой шали, в полутьме, хозяйка единственного уцелевшего дома не стала спорить, только сказала:

– Но спать я не буду. Нужно по-людски попрощаться с умершими.

Гий и Иван переглянулись, а Желя пожала плечами.

– Местный обряд. Если что-то не так сделать, то погибшие не упокоятся и будут ходить по округе, просить что-нибудь у путников. – Она скосила глаза на них обоих, словно намекая. – А это место и так не сегодня так завтра обрастёт дурной славой.

Бабушка согласно закивала.

– Но его проведу я. – И без лишних слов Желя встала из-за стола. – Мальчишки пусть помогут тебе, положи их в большой комнате и постарайся уснуть. Утром я вернусь с обряда, и мы пойдём домой.

Гий покосился на неё. Весь вечер он слушал указания её бабушки и понял, что старушка была куда более мягким начальником, чем внучка. И удивительно, но у хозяйки дома даже не припаслось шутки на этот раз.

– Тогда уберите со стола, – сказала она гостям. – Я покажу Желе место.

К вечеру небо приобрело тот мутный синий оттенок, который проступает на коже синяком. Желя знает не понаслышке – по детству в резвости она часто падала, разбивала ноги и жвала юбки, но потом научилась шагу более степенному. Обугленные дома закатное солнце окрасило в алый. Желя знала и это – после того как синяки сойдут, её кожа краснела в раненом месте, и такое яркое пятно смотрелось ещё некрасивее на неё бледной коже.

То, что осталось от последнего забора, огораживающего деревню от поля, перекосилось и кидало на землю странные тени.

«Словно ряды костей», – подумала Желя и широким шагом догнала семенящую вперёд бабушку.

Вся земля вокруг была раскопана. Несколько могил вздымались над травой чёрными холмами, как много их вырыто, как далеко уходил в поле этот новый погост – в темноте не разглядеть.

Женщины остановились. Вдруг Желя поняла, что ещё несколько часов, и она замёрзнет, но тут бабушка коснулась её плеча и передала узелок.

– Тут покрывало тебе на ночь, не обязательно доводить себя до мертвецкого холода, чтобы оплакать покойников.

Желя коротко улыбнулась, склонив голову. Рукой она скользнула к поясу и нащупала нож.

– Возьми.

Отмахиваясь от проснувшейся мошкары, старуха с недоверием посмотрела на нож.

– Я такой у тебя не видела. – Она вернулась к узелку и растормошила перевязь. – Зачем он мне?

Желя смотрела на бабушку долго. Сморщенные, как кожа сушёных яблок, руки, глаза, спрятанные за тонким нависшим веком. Она посмотрела на внучку снизу вверх и подмигнула.

– Ловко ты притворяешься, – протянула Желя. – Ты можешь обмануть этих юнцов, представиться слабой весёлой старушкой, но я-то выросла на твоих руках. – Девушка склонила голову и добавила слова, которые понимали только они: – Я знаю, как ты печёшь свои пирожки.

Бабушка молча вынимала толстые свечи из козьего жира, головку лука и пучки трав. В маленькую глиняную чашку она насыпала пыли из листьев и цветов, лучиной зажгла первые фитили и показала рукой на нехитрое убранство:

– Нож пригодится тебе самой.

Внучка снисходительно посмотрела на бабушку и все её жесты. Она спросила, вытаскивая нож из-за пояса:

– Против мертвецов?

Коротко хохотнув, старуха медленно встала с земли. Она опиралась на свои колени, выпрямляясь, а потом пояснила:

– Нарезать лук.

Когда они прекратили говорить, стало слишком тихо. Тихо для такой оживлённой деревни, которая когда-то здесь была.

Бабушка обернулась в последний раз.