Тимур Олегович погладил свой блокнот как любимую в детстве кошку. Данные на участников вечеринки он успел слизать из документов уголовного дела еще при первом знакомстве, и разыскать свидетелей теперь не составит труда. А начать лучше со штабного водителя – тот наверняка что-нибудь сможет прояснить. Правда, солдатика отпустили в отпуск по состоянию здоровья – нервы подлечить. Но это не проблема – он был местный, городской, адресок в личном деле имеется. Вечером наверняка дома, стало быть, прямо сейчас и стоит поехать…

Было еще светло, когда Соболь, трясясь в служебном «козлике» по ухабам частного сектора, подъезжал к одному из невзрачных кособоких домишек. В этот район миллионного Белореченска Тимура Олеговича занесло впервые, и любви с первого взгляда явно не намечалось. Он даже не подозревал, что в черте города, в каких-нибудь пяти километрах от центра, может существовать такой мрачный поселок. Казалось, он выдернут и пересажен сюда из паралельного измерения, откуда-то из времен крепостного права, из некрасовской «Кому на Руси жить хорошо». Провалиться сквозь столетия впервые увидевшему это место человеку не давали только старый москвичёнок и простенькая в пятнах ржавчины жига, прижатые к покосившимся заборам.

Соболь сверил номер дома с блокнотом и велел солдату посигналить. Пройти во двор он не рискнул – по ту сторону забора тужилась напугать чужаков злая и, судя по лаю, огромная собака.

Вскоре появился обитатель дома – на удивление вполне нормальный человек, без кушака вовсе и не в лаптях, а в обычной олимпийке поверх застиранной футболки. Хозяин жилища узнал неожиданного гостя, но приглашать его в дом не торопился.

– С чем пожаловали, товарищ капитан. Вроде отпуск у моего сына еще не закончился?

Тимур Олегович немного смутился. Он, конечно, не рассчитывал на хлеб-соль, но все-таки должностное лицо, можно быть с гостем и повежливее.

– Да Вы не переживайте, Петр Кузьмич. – Имя-отчество родителей бойца капитан заранее посмотрел в солдатской анкете. – Я просто так, по-человечески заехал. Проведать парня, успокоить, душу, так сказать, полечить. Он дома?

– Раньше надо было беспокоиться. Пропили все на свете, офицеры, бляха, называется. А Митька сейчас весь на нервах. Все казниться, будто из-за него ваш майор погиб.

– В части никто не винит Вашего сына. Я уверен, что он абсолютно не причем. Кстати, как раз об этом я и собирался с ним поговорить.

– Ладно, сейчас позову, только он это… ну, не протрезвел еще. – Петр Кузьмич немного замялся, чувствовалось, ему было неудобно за сына. – Пришел сегодня под утро никакой, потом похмелялся еще. Вот до чего парня довели, не пил ведь почти до армии.

Отец солдата сокрушенно покачал головой и оставил Соболя дожидаться у закрытой калитки.

Несколько минут Тимур Олегович просто ждал, потом решил закурить. Спадающий летний вечер не баловал тишиной. В приглушенные акустические намеки о близком соседстве большого человеческого муравейника вплетались типичные деревенские мотивы. Слышно было кудахтанье кур, где-то даже похрюкивала свинка. Соседний двор залился собачим лаем, его примеру последовал еще один, потом еще. Собачий телеграф постепенно спускался к излучине реки и затихал внизу, где дворы кончались небольшой дырявой полоской прибрежной растительности.

Тимур Олегович глянул на часы. Ожидание затягивалось. Офицеру надоело зазря отмахиваться от комаров, и он решил снова воспользоваться автомобильным сигналом. Гудок подействовал. Калитка открылась, но вместо ожидаемого свидетеля опять появился его отец, на этот раз с явным удивлением на лице.