– Я больше чем рад. Еще бы немного – и не застала.

– Тогда давай живо о деле. Вот это передай Хмурому, что он поручил мне, – сделала ударение на «мне», – выполнила молнией. А с этими двумя «грипсами» можешь ознакомиться.

Зубр не выдержал:

– Я знаю, что мне следует читать, а что нет. Прочту о деле без рекомендаций.

– Я рекомендую, значит, стоит познакомиться, советую, – смягчила она, – а то поленишься или не догадаешься, пользу свою упустишь. – И она стала рассказывать о предательстве Дорошенко, о том, как выручила врачиху Моргун и связного Ложку, о том, что Скворец, связной Угара, в больнице.

Опасаясь, должно быть, как бы Артистка не перечислила еще с десяток эпизодов своих подвигов, Зубр обнял ее за плечи и довольно искренне похвалил:

– Труженица ты незаменимая! И за это я люблю тебя. Буду ходатайствовать о твоем поощрении.

– Слава богу! – как-то невольно вырвалось у польщенной Артистки, понявшей вдруг преждевременность возгласа.

– Я постараюсь, – выдав в некотором роде вексель, сказал Зубр и успокоил Марию сообщением: – Ты о Сороке волновалась. Жив твой родич, в Торчинскую больницу его уволокли с аппендицитом. Сова разнюхал.

– Я и не думала, чтобы ты его обидел.

– Да хочешь знать, чтобы не накликать твой гнев, я не знаю, что сделаю! – достал он вдруг из кармана приготовленную коробочку в черном атласе, раскрыл и достал две золотые сережки с красным рубином, без слов привлек к себе Артистку и продел ей в уши подарок, сказав как-то официально: – Вручаю тебе от меня, Мария!

Все это он совершил так быстро, что Артистка не успела даже слова произнести. Пальцами потрогала сережки и вдруг сграбастала Зубра сильными руками, уткнув его носом себе в грудь, а потом заломила голову и поцеловала в губы.

– Ой, с ума сойти можно, красавица ты моя ненаглядная! – вырвался из крепких рук Артистки Зубр и, выскочив из комнаты, выдохнул: – Живи тыщу лет! Тебе надо!

…Когда Мария ушла, Зубр помедлил спускаться в схрон, прошелся из угла в угол, нервно сел на лавку, сгорбился, обхватил руками голову и несколько минут сидел так, будто бы все еще отходил от поцелуя Артистки. Но Зубр думал не о ней. Он никак не мог решиться взять врачиху Моргун с собой. Слишком секретный предстоял переход, где ни одного постороннего человека быть не должно. К Хмурому путь! Нарушишь жесткие правила конспирации, поплатишься головой. Тайком провести Муху с собой невозможно. А оставлять ее у Бибы он не хотел. Желал побыстрее приблизить женщину к себе, не задумываясь о согласии – оно ему не требовалось.

Зубр вдруг резко поднялся, с решимостью пошел к лазу.

Над Ступинским лесом светила луна. Можно было продолжать путь – до лесничества оставалась самая малость: выйти напрямки к берегу речки и дальше вниз по течению не больше километра. Низко пригибаясь, Сухарь отправился скорым шагом через просеку. Эта пробежка напомнила ему точно такой же путь в лесу, у самой границы на Львовщине, в канун войны. Тогда он тоже шел на встречу с оуновцами из-под Грубешова на польской территории. Доставил им приказ об организации вылазок и нападения на части Красной армии в случае войны. С содержанием этого приказа прежде других ознакомился Поперека, бывший в то время старшим батальонным комиссаром, заместителем начальника особого отдела 6‑й армии КОВО.

Антон Тимофеевич старался неслышно скользить подошвами по мягкой, травянистой земле. Он так увлекся осторожностью передвижения, что треснувшая вдруг под ногой ветка вспугнула его и остановила на полшаге. Сухарь прислушался. Сквозь глухую тишину доносилось журчание воды. Он вспомнил неширокую речку, в которой ловил раков, знал, что если возьмет чуть левее, то выйдет на лесную дорогу, а по ней прямо к дому лесника.