Хуррем даже испугалась собственных мыслей, но внутренне поняла, что теперь они будут приходить постоянно.

Она начала переписываться с Перихан-ханум, задумка Сулеймана удалась. От умной принцессы, тоже преследовавшей собственные цели, султан знал о положении дел у соседей иногда лучше тамошних шпионов, удивляя всех своей осведомленностью. А для Хуррем такое задание было настоящим подарком, теперь она чувствовала себя не просто Хасеки, а помощницей Повелителя, его опорой. Сбывалась мечта быть нужной не только как мать его детей, не только женщиной для ночных услад, но и как советчица, много знающая и на многое способная.

Но одного так и не смогли понять ни Сулейман, ни Хуррем.

О ней ходили дурные слухи из-за стараний освоить каллиграфию. Это нелепо, потому что красиво писать учились многие, правда, никто с таким упорством, как Хуррем. Сулейман решил продемонстрировать, как относится к стараниям Хасеки стать по-настоящему грамотной, избрав для этого столь изощренный способ. Ведь если бы он просто объявил, что доволен Хасеки, это снова приписали бы ее чарам, а так…

Рабыня должна принести в зал письмо, отдать при всех султану с обвинениями в том, что Хуррем вообще что-то пишет. Служанка новенькая, пристрастий Хасеки могла не знать. Сулейман планировал отдать письмо валиде, чтобы вслух прочла она, но служанка стала кричать о переписке с шиитами, это подсказало Повелителю не отдавать лист, заглянув туда самому. Даже если бы там действительно было письмо к Тахмаспу, он не подал бы вида, но хитрая Хуррем подменила лист, подсунув рецепт супа.

Все получилось эффектно, но оставался вопрос: что же действительно было на листе, который Хуррем сожгла в жаровне, ведь теперь уверенности в том, что там стихи Повелителя, быть не могло. Кто научил рабыню кричать о шиитах? Почему ее убили сразу после выхода из зала?

Вызванный Сулейманом кизляр-ага клялся самыми страшными клятвами, что все сделал, как приказано, и ни о каких намерениях рабыни не знал.

– Кто и по чьему приказу убил рабыню?

– Евнухи, только безо всякого приказа, сами.

– Где они? Приведи.

Когда через минуту кизляр-ага вернулся, Сулейману показалось, что даже кожа его черного лица посветлела, видимо, это означало смертельную бледность:

– Повелитель, оба исчезли, вернее, один найден мертвым, а второй исчез. Я же нарочно сменил евнухов на новых в тот день, как вы приказали…

Главный евнух гарема был перепуган настолько явно, что сомневаться в его искренности не стоило. Султан устало махнул рукой:

– Иди и молчи об этом. Даже Хасеки не го вори.

В гареме есть враг Хасеки, враг сильный и хитрый, которому к тому же известны все шаги самого Сулеймана. Это плохо, очень плохо. Если бы Хуррем пытались просто отравить, можно уберечься, хотя и очень трудно. Но если вместе с ней пожелают запачкать султана…

Кому нужно опорочить не только имя Хасеки, но и Повелителя? Будь Мустафа постарше или Махидевран поумней, Сулейман мог бы заподозрить наследника и его мать, но мальчик совсем мал, а Махидевран способна только выцарапать глаза сопернице, но не создавать столь хитрую схему ее гибели.

Кто?

Страшней всего тот враг, о котором знаешь, что он рядом, но которого не видишь. Такой враг, кроме угрозы, порождает страх – худшее из человеческих чувств. Это из страха родятся остальные дурные чувства, против того, кого не боятся, не замышляют предательства; ненавидят тоже только тех, кого боятся; страх лишает человека осторожности и даже разума, делает безвольным, беспомощным.

Сулейман впервые задумался, каково жить Хуррем, ведь она вынуждена опасаться каждый день, каждый час за себя и детей. Опасается и он сам, но у него больше возможности защититься, и меньше врагов имеет возможность добраться до султана.