– Ну, теперь беги, Мег, – обращается к ней миссис Эллен. – Ах да, и захвати на кухню вот эти тарелки, будь добра.

Мег уходит, унося тарелки.

Миссис Эллен оглядывает меня со всех сторон. Я не знаю, довольна ли она тем, что видит, или нет.

– Ну, теперь ты готова явиться в свет и пред собственной матушкой, – говорит она мне и ведет меня и Катерину вниз поздороваться с родителями.

Мы делаем так каждое утро, но мне не всегда это нравится, потому что иногда матушка бранит меня за сделанное или несделанное. Чаще всего она придирается по мелочам: заметив выбившуюся прядь волос или грязь под ногтями, она больно меня щиплет или шлепает и отчитывает миссис Эллен за то, что та меня распустила.

Иногда наши родители готовятся к выезду на охоту или к встрече важных гостей и не хотят, чтобы я или Катерина мешались под ногами. В их спальне воняет псиной, потому что собаки всегда ходят за ними по пятам. Обидно, что я терпеть не могу этот тошнотворный кислый запах, потому что люблю саму комнату, с веселым блеском огня в огромном камине, яркими шторами, полированной мебелью и портретами моей родни, которые меня приводят в восторг, особенно один – портрет моего внучатого дяди, писанный с него, когда он был молодым и красивым принцем.

Мы делаем реверанс и стоим, опустив головы, ожидая родительского благословения.

– Доброе утро, – говорит миледи.

– Доблое утло, – пищит Катерина своим детским голоском и тянет к ней пухлые ручки.

– Не сейчас, детка, – улыбается миледи. – Стой смирно, как хорошая девочка.

– Доброе утро, милорд, миледи, – говорю я, стараясь не выдать своего страха перед матушкой и пристально на нее глядя. Она красивая женщина с каштановыми в рыжину волосами и белой кожей, и сегодня на ней платье и капор, как у меня, только темно-зеленого бархата с жемчужной оторочкой, и маленький молитвенник на поясе украшен драгоценными камнями. В своем богатом наряде она похожа на королеву – на снежную королеву, холодную и далекую.

– Джейн. – Ее голос отдает стужей. В нем, как обычно, звучит нота упрека. – Подойди.

Строго оглядев меня сверху донизу, она кивает миссис Эллен и говорит:

– Хорошо.

К Катерине миледи добрее. Она целует ее в голову, треплет пушистые светлые кудряшки и поддерживает ее, пока та, хихикая, переваливается по ковру. Катерина не бывает ни в чем виновата. Мне же вечно достается.

Но сегодня матушка милостива ко мне, и мой страх почти проходит, когда она подзывает меня к себе и дает большую книгу в красном кожаном переплете. Раскрыв ее, я вижу, что она полна ярких картинок, многие из которых сияют позолотой.

– Здесь рассказы и молитвы из Библии, для твоего образования, – говорит батюшка, но я не очень понимаю, что это значит. – Когда-то эта книга принадлежала твоей бабушке, и я надеюсь, Джейн, что вскоре ты сама сможешь читать по-латыни.

– Благодарю вас, миледи, благодарю вас, сэр, – говорю я так вежливо, как только умею. Я взволнована их необычайной добротой и их подарком. В доме не так уж много книг, и я никогда не видела таких чудесных картинок, так что мне не терпится поскорее все их рассмотреть и насочинять по ним своих собственных рассказов. Еще я сильнее прежнего хочу побыстрее научиться читать, чтобы узнать, что же такое настоящие рассказы.

Пора возвращаться в детскую. Матушка отпускает меня.

– Смотри же, веди себя прилично за столом во время обеда, – напутствует она.

– Да, сударыня, – отвечаю я. Я возвращаюсь наверх, прижимая к себе мой бесценный подарок.

Без десяти одиннадцать миссис Эллен велит мне мыть руки и приводить себя в порядок. Потом мы с ней снова спускаемся по главной лестнице в холл, где слуга провожает меня к моему месту за высоким столом на помосте, у нижнего конца, куда сажают детей. Я стою за спинкой стула, пока мои родители усаживаются на своих высоких резных креслах. Затем усаживается все общество, и наш домашний капеллан читает по-латыни молитву.