– Бинты давай, – холодно обронил кхассер, отбросив в сторону пустую банку.

Закрыв глаза, Мелена позволила ему перевязать себя и даже не пикнула, когда он слишком туго стянул повязку. Только когда все было закончено, просипела:

– Я не забуду твоей доброты, андракиец. Спасибо.

Ее благодарность звучала как издевка, но ей было плевать. Распахнув скрипящую дверцу, она достала из шкафа новую рубаху и теплый вязаный свитер из серой шерсти лаек.

– За что ты нас так ненавидишь? – задумчиво поинтересовался кхассер, наблюдая, как она одевается.

– А за что вас любить? Или тех, у кого кровь отравлена магией? Вы недостойны жить, – сморщилась, неловко потянувшись за плащом, – ваше место на самом дне, в изгнании. Или на цепи.

– Не слишком ли громкое заявление для той, которую выпороли у позорного столба?

При воспоминании о публичном наказании Мелена вспыхнула.

– Придержи язык, андракиец. Пока я его тебе не укоротила. И, может, раз такой болтливый, то ответишь на один вопрос: как так вышло, что у самого, по словам магистра воспоминаний, никчемного из кхассеров оказался на груди золотой амулет размером с кулак?

– Для нас золото не имеет значения, – ровно ответил Маэс. – Даже у простых воинов его предостаточно. Нам нужен аракит.

– Ах, да, вы же привязаны к самому бесполезному камню, валяющемуся в придорожной пыли. Сочувствую. – Спор с ним вытягивал последние силы. Полностью одевшись, она направилась к двери, но на пороге остановилась. – Запомни, кхассер, ты никто. Просто игрушка. И молись своим невежественным богам, чтобы не надоесть мне раньше времени.

Ледяная ухмылка, полная обещания стереть в порошок, стала ответом на ее слова.

Мел ушла. Ей хотелось побыть одной, забиться в какую-нибудь нору и просто утонуть в своем одиночестве. Она и вправду чувствовала себя как бездомная дворняга, которой некуда было приткнуться в этом огромном замке. Где-то вдалеке гремела музыка, по коридорам раздавались размеренные шаги и звон шпор патруля, сквозь цветные витражи внутрь заглядывала угрюмая луна. Мелена остановилась возле окна и долго смотрела на молочно-белый диск, то пропадавший среди облаков, то снова выплывавший на чистое небо.

Внезапно показалось, что только луна способна понять, как ей плохо, и Мел поднялась на самую высокую башню. Вышла на крохотную смотровую площадку и тяжело опустилась на каменный приступок возле стены. В кармане нашлось яблоко и горсть орехов. Плотнее закутавшись в плащ, Мелена приступила к скудной трапезе, не отрывая взгляда от тонувшего во тьме горизонта.

Спустя пару часов она вздрогнула и открыла глаза. С удивлением осмотревшись, поняла, что все это время проспала под открытым небом. В подбитом мехом плаще было тепло, но от долгого сидения израненную спину ломило. С громким кряхтением, придерживаясь за стену, Мелена встала и направилась к темному проему двери. Но, сделав всего несколько шагов, остановилась и медленно обернулась.

Вдали, там, где размытым призраком маячила Сторожевая гряда, чернильное небо озаряли ярко-алые всполохи.

– Невозможно, – прошептала она, не в силах пошевелиться.

И лишь когда полыхнуло истошно-огненным, Мел пришла в себя и, забыв о боли, ринулась вниз.

Она должна была сообщить, что захватчики из Андракиса прорвались в Милрадию.

В зале по-прежнему играла музыка, и разгорячённый народ выплясывал, забыв обо всем на свете. Танцы становились все более горячими, смех раскрепощенным и вызывающим. Тысячи негаснущих свечей отбрасывали блики на позолоту стен и ширились в высоких зеркалах, а в воздухе витал сладковатый аромат фруктового вина, смешанный с духами и горькими нотами пота.