Тем временем девушка зашла внутрь, стреляя любопытными глазками на Маэса, и аккуратно поставила на тумбочку тяжелый поднос. Мел торопилась и не сказала, что еда не для нее, поэтому на кухне расстарались. И мяса положили, и целый горшочек густой наваристой похлебки, и корзиночку свежих булочек, посыпанных поджаренным семенем льна. В глиняном кувшине плескалось теплое молоко, а в маленькой стеклянной пиале призывно поблескивал ее любимый апельсиновый джем.

— Вот, как вы просили, — служанка склонила голову, а сама снова метнула быстрый взгляд в сторону кхассера.

Тот сидел, расслабленно прислонившись затылком к стене и с едва заметной, снисходительной усмешкой смотрел на девчонку. Ее щеки запылали алым румянцем. Она смутилась, торопливо, чуть нервно скользнула кончиком языка по пухлым ярким губам и отвела взор.

Столь явная реакция не укрылась от Мелены, и, наверное, впервые в своей жизни, она ощутила, как острые когти ревности мучительно медленно проникают под кожу, отравляя своим ядом.

— Проваливай, — указала на дверь.

От ее голоса служанка вздрогнула и втянула голову в плечи, стараясь стать незаметной. Но упрямый взгляд, не подчиняющийся контролю, снова полз в тот угол, где сидел пленник, лениво наблюдающий за происходящим.

— Иди на двор и скажи Террину, что тебе положено пять ударов плетью, — жестко произнесла Мелена.

— Госпожа, — девчонка затряслась, прижала руки к груди и с мольбой взглянула на главу королевской стражи, — пожалуйста…

— Если узнаю, что соврала — будет десять. Иди.

Понуро свесив голову, служанка поплелась к выходу, и по ее щекам ручьем бежали крупные, горькие капли.

Увы, Мелену давно не трогали ничьи слезы.

Она подошла к подносу, отломила кусочек ржаной булки и макнула в апельсиновый джем. Он был таким солнечным, ярким, и так напоминал янтарь кхассера.

— Зачем обидела девчонку? — хмуро спросил он.

— Она меня разочаровала, — Мел только пожала плечами, радуясь тому, что стоит к нему спиной. Меньше всего ей хотелось, чтобы он увидел в ее глазах правду.

Кхассер ничего больше не стал спрашивать, но шумно принюхался и Мелена явно расслышала, как урчит у него в животе.

Оголодал зверь…Тем хуже для него.

Мел опустилась на край кровати, подвинула к себе ближе тумбочку, заменяющую стол и приступила к трапезе.

Сначала наложила в глубокую тарелку немного похлебки и, прикусывая румяным хлебом, с видимым удовольствием отправляла в рот ложку за ложкой. Было нестерпимо горячо, очень пряно и остро. Но саму остроту добавлял не перец, привезенный с прибрежного Кемара, а взгляд кхассера. Он будто резал наживую, но Мел делала вид будто не замечает этого. После похлебки в туже тарелку положила мясо, щедро приправленного рубленной зеленью и взяла еще одну булочку.

В животе у него заурчало еще сильнее.

Комната давно наполнилась умопомрачительными ароматами вкусной свежей еды. Тут у любого бы слюни потекли, а не только у кхассера, томящегося в заточении.

Он усмехнулся и перевел взгляд на окно, не прикрытое шторами. Тут же стало холоднее, и ощущение чужого прикосновения исчезло.

Есть больше не хотелось.

Мел отложила в сторону ложку. Перед глазами снова стояла смущенная физиономия служанки, ее пылающие щеки, взгляд полный не только интереса, но и самого настоящего влечения. Это неимоверно злило!

Это ее пленник! Честно добытый трофей, на который никто не смеет пялится, кроме нее самой!

— Поднимайся.

Он молча встал.

— От тебя воняет как от помойного кота, — произнесла она с непроницаемым выражением лица и сняла кандалы сначала с одной руки, потом с другой.

— Пригнись, — отцепила крюк от ошейника, — шаг без спроса — и тебе конец. Понял?