Он взглянул на нее, впервые выпуская на волю эмоции. Полоснул такой лютой ненавистью, что защемило глубоко внутри, отдаваясь болью в каждом уголке тела.

Не подав виду, Мелена снова улыбнулась:

— Урок усвоен?

Раздался отчетливый скрип зубов.

— Это не ответ, — и снова ошейник ударил на полную силу, вынуждая выгибаться и царапать пол когтями, — что скажешь теперь?

— Я все понял, — прохрипел он, тяжело опираясь на дрожащие руки.

— Молодец, — она жестко потрепала его по голове, в конце оттолкнув от себя.

Кажется, он даже зарычал в ответ на ее прикосновение. Не нравилось оно ему, и почему-то Мелену это неприятно зацепило. Словно ее отвергли…

— В чем дело кхассер? Не любишь, когда гладят против шерсти?

— Не люблю, — в этот раз он ответил.

— Потерпишь. Если я захочу, то буду трогать тебя, как угодно. — провела ногтем по жесткой линии подбородка, — Запомни это.

Она отошла к кровати, старательно пряча руки в рукавах, чтобы пленник не заметил, как сильно они дрожали.

— Не боишься на ночь оставаться со мной в одном помещении? — насмешливо бросил ей в спину. Только насмешка вышла совсем недоброй и больно царапнула где-то внутри.

— Нет, — она равнодушно пожала плечами, опускаясь на край кровати, — если ошейнику хотя бы покажется, что ты мне угрожаешь, он тебя парализует. А если я ночью услышу какой-нибудь звук с твоей стороны, то с превеликим удовольствием тебя высеку. Я ясно выразилась, андракиец?

— Более чем.

Мел улеглась на жесткую подушку, подсунула ладонь под щеку и, натянув колючее одеяло до самых ушей, прикрыла глаза, совершенно не уверенная в том, что вообще сможет заснуть. Слишком остро чувствовалось в привычной комнате присутствие зверя.

4. Глава 4

Ей снился сон.

Заброшенная деревня возле изгиба лесной реки. Со всех сторон подступает молчаливый лес, тишину которого боятся нарушать даже шумные сороки…

Все, что сохранилось — это десяток полуразрушенных домов, небольшая часовня с покосившимся навершием Трехликой, да водяная мельница чуть поодаль. Кругом темная, сочная зелень. Природа жадно отвоевывала территорию у бывшего поселения — мох поднимался по трухлявым стенам, сквозь окна пробивалась тонкая ясеневая поросль, а на одном из домов, прямо на коньке крыши, гордо цвел куст лестной бузины.

Мимо домов, плавно уводя в сторону леса, петляла узкая, едва заметная тропинка. Со всех сторон к ней подступал жесткий осот, крапива и настырный лопух, пытающийся навешать репьев на платье. В траве стрекотали тревожно стрекотали кузнечики.

Но стоило только ступить под сень леса, как все окончательно затихло. Деревья росли все ближе и ближе, буквально наваливаясь друг на друга, а потом внезапно расступились, являя взгляду поляну, прижатую к крутому горному склону, возле которого лунный свет вычертил остов обвалившейся охранной башни, с темными провалами узких бойниц. Наполовину рассыпавшиеся остатки лестницы вели к сорванной двери, за которой клубилась зловещая тьма. И в этой тьме проступали еще более темные очертания зловещей фигуры.

Тихие шаги, шорох, пробирающий до самых костей.

…А потом в глубине загорается янтарь. Пронзительно яркий, полный ярости и злости, готовый сокрушить любого, что встанет у него на пути.

Вздрогнув, Мелена проснулась и, прижав руку к беснующемуся сердцу, уставилась шальным взглядом в потолок.

— Плохой сон? — внезапно раздался насмешливый голос.

— Твою мать…

Он вздрогнула и резко села, уставившись на пленника, который сидел, привалившись спиной к стене.

Забыла! Спросонья напрочь забыла о том, что он здесь.

Кхассер лениво усмехался и из-под полуприкрытых век сверкал янтарем. Таким же ярким как тот, во сне.