Ноктем улыбался и, стянув рубашку, снова подобрался к ней поближе. Он действительно хотел, чтобы она отвлеклась и забыла обо всем, что случилось.

Канелия пустила Ноктема под свое одеяло. Его роль играл тот самый плед, что давно связал их воедино. Она обнимала Ноктема одной рукой, боясь усилить боль в ране, и жадно целовала его, желая как можно быстрее забыть то, о чем они говорили. Больше всего на свете прямо сейчас ей хотелось стать просто женщиной в объятиях любимого мужчины.

Ей вспомнился тот день, когда Ноктем действительно не выдержал, стал придираться к ней как стражнику, а потом и вовсе заявил, что хочет ее наказать. Тогда ей стало почти страшно, но, оказавшись с ней наедине, принц вмял ее в стену, забыв про доспех, сам сорвал с нее шлем и поцеловал так, что потом пришлось признать, что в ее живот упирается не только рукоять ее меча.

Любить Ноктема было нельзя – Канелия это понимала, но ничего не могла с собой поделать. Это чувство было проклятьем и подарком. Смогла бы она выдержать тяжелые тренировки без его незримой помощи? Кенли понимала, что лучшие врачи, чистейшая горная вода и служка, разминавший ей плечи, – это роскошь не для каждого стража короля, а только для нее. Король шутил, что бережет ее для себя, но Канелия всегда понимала, что особым отношением обязана не ему. И если все и всё понимали, тогда почему они таились? На этот вопрос Кенли тоже не хотела отвечать сама себе. Признавать, что все всерьез, было невыносимо. Можно ли эти чувства объединить с местью? Она спрашивала себя, но не отвечала, скользя пальцами по его спине к штанам. Ей очень хотелось забраться в них рукой и снова потрогать грубые рубцы на теле принца, оставшиеся от королевского воспитания. Ей казалось, что эти шрамы делают его ближе к ней.

«Почему ты не можешь ненавидеть его вместе со мной?» − спрашивала она мысленно, когда он разорвал поцелуй и, лукаво улыбался, задрал ее длинную рубаху до самой груди. Он любил ее обнаженное тело, выцеловывал на нем дорожки, каждый раз новые, словно не хотел повторяться. Она в себе такой тяги не ощущала, но ей все чаще хотелось провести с ним ночь и не уходить после, а, прижавшись к его груди, уснуть или посидеть рядом, пока он что-то пишет, хмурясь, а выходило только обнимать его ногами, как теперь, и тереться о его возбужденный член, словно в ней была только похоть.

Ноктем словно и не замечал этого, гладил ее бока и грудь, стянутую бинтами, очень осторожно, словно ему не доложили, где именно скрывается рана, и вновь склонялся к ней и целовал шею у самого бинта. Кенли выгибалась, шипела от боли в плече и тут же вздрогнула.

− Кто-то идет, − прошептала она, отчетливо слыша шаги в коридоре.

Ноктем беззвучно выругался сквозь зубы и выпрыгнул из-под покрывала, помогая Канелии спуститься глубже в кровать. Он спешно накрыл ее голову и глупо улыбнулся, глядя на открывающуюся дверь. Он не раз так прятал Канелию в своей спальне, зная, что сможет заявить, что просто защищает честь барышни. Теперь он сделал то же самое, и запоздало понял, что сегодня они не у него.

В дверях появился его помощник Анри Рино. Он отрицательно покачал головой и зашел в комнату, закрывая за собой дверь.

− Вы все перепутали, − сказал он, осмотрев комнату. – Вам, ваше высочество, надо было прятаться под кровать.

Ноктем ничего не ответил, а просто отвернул одеяло, давая понять, что Канелии прятаться нет смысла. Анри Рино все знал и не раз прикрывал их, даже дежурил в соседней комнате ночами, только бы их не застукал король.

− Владыка ищет вас, − сообщил Анри, кивнув Канелии, словно хорошо знакомому аристократу. – Я принес вам костюм и плащ, чтобы можно было выйти, не привлекая лишнего внимания. Советую поторопиться.