В действительности она ничего не понимала. У нее кружилась голова, а разум никак не мог понять, причем здесь принц и зачем вообще король о нем говорит, а главное, что он в действительности знает и думает.

Ей всегда казалось, что она легко сможет его обыграть, обмануть, стать соблазнительным подарком, а потом, когда он поверит ей, вонзит ему нож в спину и не пожалеет об этом. Теперь же она стояла в его спальне, маленькая и беспомощная перед его темными внимательными глазами.

− Сегодня ты заслужила от меня награду, − вдруг сказал Виндор.

Его рука скользнула в ее волосы, легла на затылок. Губы Кенли вздрогнули. Она ожидала чего угодно, но не крепких объятий с требовательным жадным поцелуем.

Губы короля, жесткие и решительные, буквально обожгли ее. Жар от головы прокатился по всему телу. Даже ноги подкосились, но ее обняли еще сильнее, а потом и вовсе подхватили на руки, приоткрывая языком ее губы и жадно пробираясь в ее рот.

«Он может быть совсем другим, если захочет, таким нежным, что с ним не может не быть наслаждения», − вспомнила Кенли слова Нины, и догадалась, что дело не столько в короле, а в том, что она только что выпила.

Все ее ощущения обострились. Возбуждение волной обрушилось на тело и разум. Ей захотелось не просто ответить на этой поцелуй, а вцепиться в волосы короля, податься вперед, чтобы его язык мог оказаться глубже, чтобы она сама задыхалась еще больше от нестерпимого, зудящего желания.

Ее бросало в жар внутри, а по коже бежал холод. Все ее естество превратилось в одно желание: она хотела принадлежать мужчине, который был с ней рядом, а разум где-то глубоко, но отчетливо понимал, что ее скорее превратят в беспомощную дурочку, опоенную дурманом, чем останутся с ней наедине и позволят свершить задуманное.

Она проиграла уже сейчас.

От этой мысли сердце Канелии болезненно сжалось и на миг остановилось. Ее тут же швырнули на кровать, подтверждая все предположения, швырнули как вещь, как игрушку, а не живую женщину.

Мягкая перина, прикрытая шелком, пружинисто подбросила ее. Тело беспомощно вздрогнуло, и она почти с ужасом посмотрела на короля, срывающего с себя рубашку.

− Запомни эту ночь, девочка, − сказал он, забираясь на кровать. – Так хорошо, как сегодня, тебе, быть может, не будет никогда, по крайней мере, следующий раз придется заслужить.

Канелия вздрогнула и закрыла глаза, пытаясь покориться. От каждого прикосновения по ее телу пробегали мелкие молнии. Ей казалось, что она бредит, что ее кидает в жаре на простынях, но ей так хорошо, что почти плохо. Ей казалось, что у короля не две руки, а много больше, по крайней мере, острые ощущения ее зло обманывали − словно властные руки скользят по ее плечам и шее, ласкают грудь, гладят живот и бедра. Король целовал ей шею, кусал соски, облизывал их, а у нее все срывалось куда-то вниз, и бедра сами потирались о возбужденный член.

За все это Канелия почти ненавидела себя, но ей казалось, что она сгорит, если прямо сейчас член не окажется внутри нее, не заполнит и не уменьшит эту агонию, а король медлил, явно понимая, что с ней происходит. Он неспешно раздевал ее, а кружева и складки ткани, скользя по коже, заставляли Канелию тихо, жалобно стонать. Она сама раздвинула ноги и обхватила ими бедра мужчины.

То ли ее разум был совсем безумен, то ли король был не так уж и стар, по крайней мере, тело у него было сильное, жилистое, и цепляться в его рельефные плечи было приятно.

Канелия закричала, радостно и сладко, когда член вошел в нее. Она чувствовала его так остро, словно каждая клеточка ее тела старательно пыталась его сжать, приласкать и ощутить его всего. Она вздрагивала от каждого толчка, льнула к мужчине и стонала, не сдерживая себя, а по вискам с глаз катились слезы.