Я нашел истертые на сгибах странички и стал читать:

«Единственная моя! Сердце у меня переполнено тревогой и любовью. Мне нужно отдать тебе многое, самое лучшее, самое светлое, все золото мира, но не то, холодное и тяжелое, ради которого пролилось столько крови. Оставим его для нищих духом. У меня для тебя другое золото, и я не оскверню ни тебя, ни твоих рук. Вот пишу я сейчас, и на щеке у меня лежит золотой осенний луч – возьми его и пусть он греет тебя всегда, в самые холодные и безотрадные дни твоей жизни. Пусть он осенит своим теплом сердца тех, кто когда-нибудь захочет обидеть тебя, и они устыдятся своей злобы и холодности.

В глубине гор, моря и облаков возрождаются и зреют осенью теплые дожди для тебя, моя любимая. Морской шторм перекатывает гальку на берегу, отмывает, перебирает свои сокровища, чтобы выбрать самые красивые камни и раковины. Пусть волны будут щедрыми для тебя. Разве мир настолько слеп, чтобы не видеть, что все это должно принадлежать только тебе! Ветер срывает с деревьев и ворошит разноцветные листья в горных лесах в надежде, что ты оценишь его старания. Мягко ли ступать тебе, моя милая? Ты слышишь, как пахнет и шуршит желто-багряное чудо у тебя под ногами? Сей, осень, золотые монеты, их надо много, очень много. Без них не выкупить Весну для моей единственной, моей любимой. Надежно ли укрыты семена и корни? В мае горный покров должен взорваться цветами и травами. Вдали по горам медленно бредет овечье стадо, доносится звон колокольчиков, по-вечернему четкий и печальный. Пусть острые их копытца вытопчут на земле семена отчуждения, злобы и одиночества. Ты не должна увидеть и прикоснуться к ним. Оранжевый апельсин солнца танцует в зыбких волнах и нехотя погружается в море. Тихой поступью крадется из-за гор южная ночь…» Продолжения письма не было.

– Здесь, вероятно, нет конца?

– Да, Саша, потерял я где-то еще одну страницу. Ну, это неважно. Главное то, что я не имел никакого опыта в подобного рода письмах, написал то, что вы прочли, единым духом, трепеща и волнуясь, и вот даже теперь слушал вас, а в душе что-то дрогнуло и затосковало. Ниже под этим письмом возьмите еще один конверт. В нем мое коротенькое стихотворение для того же адресата. Хотя, может, это и не стихотворение, а что-то другое по жанру. Читайте и его, раз уж разговор у нас о женщинах и о любви.

– А ведь хорошо, Алексей Николаевич. «Обменяй на золотой перстень», – повторил я и поинтересовался: – Сколько вам тогда было?

– Столько же, сколько вам теперь, может, года на два меньше, около двадцати. Сейчас понимаю, что в посланиях моих к ней слишком было много всяких красивостей, восклицательных знаков, выспренности, пафоса. В 30–35 лет я бы, конечно, подобного уже не написал.

– А как бы вы написали? Требовательно, сухо, настойчиво?

– Ну зачем же. Объяснил бы я по-взрослому, что ли, без слитков золота, морских раковин и танцующего в волнах апельсина солнца. Хотя, как знать? – задумчиво улыбнулся Алексей Николаевич. – Жена, случайно наткнувшись в столе на это письмо, до конца жизни своей говорила, что она ревновала и была бы счастлива получить от меня хотя бы одно такое послание. Это не значит, что я любил ее меньше. Нет, конечно. Просто по-другому, и письма писал тоже другие.

– А вы отправили стихотворение той девушке? Почему оно у вас?