– Это правда, что от гула низко летящих реактивных самолетов в гнездах диких птиц лопаются яйца? – спросил я.

– Правда, Саша.

– А насчет оазисов тишины: надолго ли они сохранятся? Государственный транспорт растет как на дрожжах, население тоже растет, вскоре машина будет почти у каждого. А самолеты, ракеты? Промышленность тоже не из молчаливых, так что – где уж тут, – махнул я рукой.

– Думать надо. Во многих странах над этим вопросом работают недавно созданные Лиги по борьбе с шумом. Им и карты в руки, – хмуро сказал Алексей Николаевич и пошел к лодке.

Продукты и бутыль с водой он перенес на берег и засунул их, чтобы защитить от солнца, в тень скальной расщелины; кеды свои прополоскал в море от песка и пристроил на солнышке на подсушку; берет повесил на торчащую из гальки лапу старого ржавого якоря и вообще вел себя так, будто был он здесь не впервые, знает, куда и что положить, что и как нужно сделать, чтобы человеку в этой уединенной бухте было уютно и удобно.

– Раздевайтесь, Саша. Кажите крымскому солнышку свои обесцвеченные московские телеса, – говорил Алексей Николаевич, стаскивая с себя рубашку и брюки. Оставшись в выгоревших на солнце плавках, Алексей Николаевич принес из лодки сачок, отделил скумбрию и с десяток крупных ставрид, сказал, что это для Бабы Бер, смочил тряпку морской водой, сложил в нее рыбу и пристроил сверток в тень, туда, где лежали наши продукты.

– Саша, в лодке под кормовым настилом – котелок, лук и картошка, несите их сюда, начнем хозяйничать. Сначала рыбу и картошку надо почистить. Уж не забыл ли я перец и лавровый лист? Посмотрите в правом кармане рюкзака. Есть? Ну, значит, будет всамделишная уха. Вы картошку или рыбу будете чистить?

– Картошку. Мама говорит, что я талантливо чищу картошку.

В это время истошно заорал Агапыч. Я поднял голову и увидел его на скале, на крошечном, величиной с книгу, уступчике. Вокруг головы кота игриво порхала какая-то пестрая бабочка. Разевая ярко-розовую пасть, поглядывая в нашу сторону, Агапыч продолжал орать нудно и обидчиво. Я накинул на плечи пустой рюкзак, подошел к скале, стал к ней вплотную и нагнул голову. Кот прыгнул и, перебирая лапами, цепляясь когтями за мои нарядные японские плавки, соскочил на землю.

– Ну и хулиган ты, Агапыч, нахал и наглец, – отругал его Алексей Николаевич.

Удобно устроившись на камне, он поставил возле себя котелок и начал чистить рыбу. Некоторое время мы молча занимались каждый своим делом.

– Саша, зачерпните котелком кусочек моря. Картошку и рыбу будем мыть морской водой. Пресную побережем. Тут раньше родничок симпатичный маленький жил – да умер, бедолага. Люди разорили, засыпали, иссушили, деревья вокруг него на костры вырубили. И ведь это не только здесь. Родники по Крыму сохнут повсеместно. Года два назад под хребтом Сюрю-Кая был приличный родник, а сейчас чуть заметная струйка сочится, да еще с перерывами. Говорят, «как потопаешь, так и полопаешь». Вот и мы «топали», да видно не в ту сторону, хозяйничали «не в ту степь». В результате и пожинаем теперь плоды своих безобразий или неумного усердия, и ведется это с давних пор. Возьмите лес: буки, тисы и древовидный можжевельник крымские помещики бессчетно за границу вывозили. Выпасаемые на крымских пастбищах отары овец уничтожали растения, разбивали поверхностный слой почвы. А до этого вся яйла, пастбище горное, от Фороса до Судака была покрыта высокими по пояс травами, яркими цветами, а сейчас там камни да полузасохшие пучки полыни и ковыля. В конце войны гитлеровцы вырубили заповедные сосновые и буковые леса вокруг Ялты, Гурзуфа и не какую-либо малость обнажили, а несколько тысяч гектаров. Вместе с лесом уничтожили стада зубров, оленей, косуль, муфлонов. После войны в результате неупорядоченных, никем не контролируемых рубок пострадали предгорные и южнобережные леса. Здесь вот от леса считанные куртины остались. Я их все облазил – и то и дело одного-двух деревьев не досчитаюсь. Каждый год здесь проходят тысячные полчища туристов, и все костры жгут. Нацело вырублен карагач, под туристскими топорами гибнут остатки терпентинного дерева, древовидного можжевельника, ягодного тиса.