Дикштейн работал на Борга уже десять лет, но до сих пор относился к нему неприязненно. Он понимал его тревожную натуру и уважал за профессионализм и маниакальную преданность израильской разведке, но, с точки зрения Дикштейна, для нормальных человеческих отношений требовалось нечто большее. У Борга всегда находились веские причины лгать ему, однако от этого ложь не становилась менее противной.

Дикштейн отыгрывался той же монетой: не говорил, куда направляется, или врал; будучи на задании, никогда не выходил на связь по расписанию – просто звонил или посылал сообщения с безапелляционными требованиями. Иногда он даже скрывал от Борга часть плана или весь план действий, что лишало последнего возможности вмешиваться и навязывать свои схемы. Кроме того, так безопаснее – Борг мог посчитать необходимым передать какую-то информацию политикам, а от тех она просочилась бы к противнику. Дикштейн знал, что он в выигрышном положении – Борг был обязан ему своей успешной карьерой, – и выжимал из этого максимум возможностей.

«Ситроен» с рычанием пронесся через опустевший арабский город Назарет – видимо, наступил комендантский час – и вновь нырнул в темноту, устремляясь в сторону Тель-Авива. Борг закурил тонкую сигару и начал разговор:

– После Шестидневной войны один из умников в Министерстве обороны написал доклад под названием «Неизбежный крах Израиля». Аргументы его были таковы: во время войны за независимость Израиль покупал оружие у Чехословакии. Когда страны соцлагеря перешли на сторону арабов, мы обратились к Франции, а позже – к Западной Германии. Как только арабы прослышали об этом, немцы отменили все сделки. Франция наложила эмбарго после Шестидневной войны. Штаты и Великобритания упорно отказываются снабжать нас оружием. Таким образом, наши источники отпадают один за другим.

Предположим, нам удастся восполнить потери, если мы найдем новых поставщиков и создадим свою военную промышленность; но даже тогда Израиль останется позади в гонке вооружений на Ближнем Востоке. Нефтедобывающие страны всегда будут богаче нас. Наши расходы на оборону уже и так давят на госбюджет тяжким грузом, тогда как врагам некуда девать свои миллиарды. У них десять тысяч танков – значит, нам понадобится шесть тысяч; у них двадцать тысяч – нам нужно двенадцать, и так далее. Всего лишь удваивая затраты на вооружение каждый год, они развалят нашу экономику, не сделав ни единого выстрела.

Наконец, в новейшей истории Ближнего Востока прослеживается некий алгоритм краткосрочных войн, повторяющихся раз в десятилетие. Логика данного алгоритма работает против нас. Арабы могут позволить себе проигрывать время от времени, мы – нет: наше первое поражение будет и последним.

Вывод: для того чтобы выжить, нам необходимо вырваться из замкнутого круга, в который нас загнал противник.

Дикштейн кивнул.

– Эта мысль не нова. Стандартный аргумент для лозунга «Мир любой ценой». Наверняка того умника уволили из министерства.

– Ошибаешься – и в том, и в другом. Вот что он говорит дальше: «В следующий раз, когда на нас нападут арабы, мы должны нанести – или иметь возможность нанести – в ответ сокрушительный удар. Нам необходимо ядерное оружие».

Дикштейн замер на секунду, затем протяжно присвистнул. Будучи озвученной, невероятная прежде мысль казалась теперь совершенно очевидной. Да ведь это разом все изменит! Он помолчал, переваривая информацию; в мозгу роились десятки вопросов. Помогут ли американцы? Одобрит ли правительство? Не ответят ли арабы тем же?

– Значит, умник из министерства, говоришь? Наверняка Моше Даян