А Хипыч, как мог, боролся с тоской. Поглядывал в небо, которое уже переливалось розовыми и лиловыми тонами.
Как, должно быть, хорошо сейчас за городом среди деревьев, трав и камней! Было там озерцо с прозрачной водой, в которое днем смотрелись облака, а ночью – звезды. Хипыч любил приходить к этому озерцу. Он знал, что долго не протянет: застарелые болезни пожирали его тело, и оно таяло, как свечка. Но там, в поле у озера, лежа в травах, он чувствовал, что все в нем идет как бы само собою: как водопад, как свет солнца. И приходило ощущение, что он уже сам трава, и нет ни бед, ни радостей, ни эпохи, ни Добра и Зла. Но вдруг появлялся полевой мышонок и, не боясь Хипыча, ел с его ладони хлебные крошки вперемешку с табаком…
А было время, когда Хипыч наивно верил, что Зло можно отделить от Добра и победить. «Ведь все, что тебе нужно, – это любовь!» – пел он под гитару на улицах. Песни длинноволосого уличного музыканта с иконописным лицом не нравились милиционерам. И однажды, когда Хипыч пел песню Джона Леннона: «Дайте миру шанс!» – его арестовали и бросили в КПЗ. Все было…
А в девяностых Хипыч понял, что понапрасну разбазарил себя, борясь за химеру. Система рухнула, но мир не стал лучше. Все так же большинство людей цеплялось за деньги, вторая масса – за власть, третья масса жаждала отдать себя власти. Никто не хотел жить в себе, быть свободным! Хипыч почувствовал себя в пустыне. И стал искать забвения в наркотиках. Но первой от сверхдозы героина умерла его любимая жена Люси, уйдя навсегда в небо с алмазами…
Отрезвев от горя, Хипыч сам вытащил себя из трущоб, где медленно вымирали последние романтики, братья во Роке. Но дом… Дома у Хипыча не было. Спас Тибет, куда он добрался по торговым китайским путям с помощью старых друзей, знавших тамошних проводников. Там, в одном из монастырей, он научился уходить в небесный дым без зелья. По-новому осознал старую фразу: «Царство божие внутри нас». Но затосковал по России. Его дом был здесь…
– Слышь, дай-ка сюда пузырь, а то уронишь ненароком…
Невидящими глазами Хипыч посмотрел на Сапрыкиных: куда и зачем его ведут эти двое?..
– Бутылку, гад!
«Не мешать естественному ходу вещей…», – вдруг вспомнил он, но на этот раз совет даоссов не сработал, и пальцы Хипыча, сжимавшие горлышко бутылки, медленно разжались…
И Хипыч – о, чудо! – вновь ощутил себя свободным.
Он уходил по дороге в сторону заката, поглядывая на старые тополя, трепещущие на ветру молодой листвой, когда его нагнали озверевшие братья.
Били Хипыча в кустах цветущей сирени. Сперва братья работали кулаками, а когда Хипыч упал на усеянную пробками черную землю, в ход пошли каблуки… «Туфли оботри…» – последнее, что услышал он, уносимый ветром в пространство…
Похоронили Хипыча добрые люди. Крест на его могилу сделал я. Сосновый, добротный. Лежит Хипыч на краю кладбища, у самой дороги. За дорогой – поля, бесконечные нивы. Хорошо. Привольно.
Крест
1
Архипов закончил работу и вынес из сарая новый крест, сделанный из двух хорошо обструганных планок.
– Далеко собрался? – крикнул ему из-за ограды Ромас.
Его черный «Mercedes» стоял во дворе, вымощенном камнями.
– На гору Крестов, – сказал Архипов. Лицо его было опухшим, правый глаз заплыл.
– Счастливчик! – позавидовал сосед. – Если встретишь там бога, попроси его, чтобы он снизил инфляцию.
– Мои молитвы там не услышат, – сказал Архипов, прикрепляя крест к раме велосипеда.
– Тогда зачем крест?
– Друг умер.
– Все мы там будем… – быстро перекрестился сосед. – А ты кто по вере? – спросил он, садясь в автомобиль. – Православный или католик?