– Зачем же такая кровожадность, любезный? Сразу же – дуэль! Тем более что на дворе тьма кромешная. Может, позволите до Москвы подождать?

– Не позволю-с! – Сделал паузу. – Впрочем… как там вас зовут… у вас есть шанс.

– Как приятно! Может, мне удастся задобрить вас и избежать стрельбы?

– Во-первых, вы попросите прощения. Во-вторых, предлагаю: пройдем в соседнее купе раскинуть партию. Устроим, так сказать, дуэль картежную. Га-га! – Кавалерист громко зареготал.

Соколов развел руками:

– Насчет прощения, боюсь, ничего не выйдет. А вот в карты, если вы так настаиваете, то я в безвыходном положении, вы меня вынудили.

– То-то! И не пытайтесь улизнуть-с, я страсть как не люблю статских штафирок. – Кавалерист подергал волосатыми ноздрями.

Соколов, вновь напуская на себя застенчиво-смиренный вид, поинтересовался:

– Мне переодеться или так позволите, по-простому?

– Да хоть в исподнем, – с раздражением отвечал кавалерист. – Только деньги возьмите. Я, знаете, в долг не играю.

– Зачем в долг, наше дело дорожное, – вздохнул Соколов. – Тут, конечно, сподручней сразу расчет сделать.

Соколов отправился на игру.

Гений сыска вошел за кавалеристом в прокуренное соседнее купе. Развалившись на диване, в непринужденной позе сидел с узким, полуинтеллигентным лицом, с ежиком рыжеватых волос, с тонкой, по новейшей американской моде, ниточкой усов и со шрамом через всю щеку человек лет тридцати, тот самый, который раскланивался с сыщиком прежде, в коридоре вагона. Он протянул влажную ладонь:

– Иван Гаврилович Елагин, потомственный дворянин! Простите назойливость моего соседа, он человек добрый, но сейчас выпивши.

На столике стояли две бутылки малаги, одна из которых была уже пустой, валялись кости от съеденной курицы, моченые яблоки, большой кусок вареной колбасы и здоровый охотничий нож с широким лезвием, которым свежуют медведей.

Кавалерист, довольный собой, обратился к рыжему:

– Позвольте, Иван Гаврилович, представить нашего дорогого соседа, коммивояжера, э-э… – посмотрел на графа, – пардон, фамилию вашу запамятовал.

– Соколов.

– Господин Соколов изъявил горячее желание играть. Так говорю?

Соколов усмехнулся.

– Какое уж там желание, под угрозой смерти завлекли сюда. Вот этот отважный господин, – кивнул на кавалериста, – угрожает: «Застрелю в Бологом! Или играй». А я играть, может, толком не умею.

Рыжий осклабился, показав, желтые зубы.

– Малаги, сударь, примите. Все для организма радость. – И он в мутный стакан плеснул вина.

– Не пью! – коротко ответил Соколов.

Кавалерист дыхнул табачным запахом.

– Вот это нехорошо – от угощения отказываться! Выпью сам. – И, наполнив стакан, залпом выдул его.

Рыжий, как настоящий игрок, был совершенно трезв. Он примиряюще молвил:

– Это личное дело – пить не пить. Будем метать?

– Можно, коли честная компания не возражает! – отвечал Семен.

– Ставки делаем!

Соколов медленно вытащил из кармана пухлый зеленый бумажник из крокодиловой кожи, открыл его на столе.

Игроки жадными взглядами впились в бумажник.

Соколов со всей торжественностью из толстой кипы ассигнаций вытащил пять «катюш» и положил их под карты. Бумажник оставил на столе. Обвел взглядом игроков:

– Банку пятьсот. Играть не умею, но люблю.

– Однако! – крякнул кавалерист.

Он долго лазил по всем карманам, собирая деньги. Потом наклонился к уху рыжего, что-то зашептал. Острый слух Соколова уловил:

– В долг… верну… Ведь притащил пациента!

Соколов чуть усмехнулся: «Это я „пациент“, сейчас „лечить“ начнут. Ну да кто кого!»

Рыжий скривил рот, похлопал себя по карманам.

– И где мой лопатник? Во, под себя засунул и забыл. – Вытянул из портмоне сторублевую бумажку и протянул кавалеристу. Затем и сам сделал ставку.