— Я сам-то не отсюда. В маленьком городе вырос, да деревня почти. Мать с отцом до сих пор там живут. Хотел их прямо сюда перевезти, прям на эту дачу, а они ни в какую. Говорят, им там хорошо. А мне там что-то не было особо хорошо. Я всё порывался в большую жизнь. Ну, и там, в родном городишке, конечно, своя братия была. Там у меня был кореш, сосед. Димон. Вместе росли, вместе хулиганили. Пацаны, чё с нас взять… Хороший он был парень, добрый. Я ему всё говорил: «Давай вместе в Москву уедем». Вместе-то легче. Я на врача очень хотел учиться. Но какой там? Ни связей, ничего. Да и не гений. В училище поступил. Ну, а Димон там остался. У него отца не было, говорил, за матерью надо присматривать. В общем, я тут, он там. Общались, дай бог, раз в год. Но Димон такой человек был, к нему когда ни приди — он всегда рад. А потом у него болячку какую-то нашли. С костями. Я говорю: «Ты езжай сюда, подлечат». Я, конечно, недолго уговаривал, не думал, что всё так серьёзно. Даже, кажется, не вслушивался особо. У всех же своя жизнь. Он сначала говорил, прихрамывает. А потом… позвонил мне как-то вечером, почти ночью. Думаю, ну, чё он звонит, случилось, наверное, что-то. Уже двенадцатый, наверное, час был. Я говорю: «Я щас приеду, прям щас приеду, Димон», а он говорит: «Ты не езжай никуда, просто поговори со мной и всё». И всё. До утра говорили. Детство вспоминали. Как лягушек ловили, как яблоки воровали, как с дивана прыгали — парашютистов изображали. Как подрались из-за девчонки. Как я одного дебила чуть не порешал за то, что Димона обидел. Как курили тайком. Как порнушные картинки друг другу показывали. Из газет. Тогда газеты такие были, чисто порнуха. Я говорю: «Димон, я же помогу, я же сделаю… Здесь врачи-грачи. Медицина лучше», а он говорит: «Нет, Тём, поздно». Ноги отказали. Я потом к матери: «Шо ж ты мне не сказала?», а она говорит: «У тебя ж своя жизнь». Да просто ноги отказали. Прям нахуй. Защемление или чё. Проговорили всю ночь. А он утром таблеток выпил, всех, что нашёл. Я звоню, а он всё уже.

Я замолчал.

Никому не рассказывал этого. Ну, разве что Маша знала. И мамка.

Камиль вздохнул, а я улыбнулся:

— Ну, всё считай, психологический сеанс отработан. Давай, не чокаясь.

У меня пиво заканчивалось, и я ушёл в дом, Каму тоже прихватил. Когда я вернулся, он всё так же курил. Снова надо было поворочать мясо.

Пока я с ним разбирался, Кам сказал:

— Я очень ценю то, что ты поделился со мной своей утратой.

— Да ну, какая утрата, — отбрехался я. — Мы про друзей говорили. Вот Димон мне был друг. Но больше же такого друга не будет. Вот это я к тому.

— Я тоже потерял друга, — произнёс Камиль.

— Реально?

— Да.

— Расскажешь?

Некоторое время он молчал. Даже если б не сказал ничего, я б понял. Сам я чё-то распизделся, это всё пиво. И хандра осеняя. Димон как раз осенью ушёл.

— Это был школьный друг, — всё-таки заговори Кам. — Чудной был немного. Холерического типа. Романтик, поэт. Мы с первого класса дружили. Сошлись на том, что сидели за одной партой. Потом вместе в секцию каратэ ходили. Тогда это модно было. Ну, вот. В десятом классе он влюбился в одну девочку. Обычная такая неразделённая любовь. Он всё страдал, страдал. Это сейчас я понимаю, что у него скорее всего депрессия была. Депрессия у подростков — нередкая вещь. Просто тогда я этого не понимал. Да и никто не понимал. А потом он всё-таки решился этой девочке признаться во всём. По моему совету. А она ему отказала. Он пошёл и скинулся с крыши.

— Насмерть? — зачем-то уточнил я.

— Насмерть. С девятого этажа.

Я немного подумал и решил: